BLOGS - [2]

- Бабуся, ты куда?

- В туалет.

- Так давай провожу... Шлёпнешься ведь.

- А ты деда мово не видал? - бабка спрашивала так, будто солдат пешком с Ташкента шёл и где-то под Казанью мог с дедом свидеться.

- Нет, не видал... Счас придёт твой дед.

- Ой, не придёт! Ой, лихо, наверно, случилось...

А тут дед. Может, очередь была большая или словом с кем перекинулся, не знаю, что его задержало. Увидел бабку свою, одной рукой намертво вцепившуюся в поручень, другой за рукав дембеля-танкиста, и прямо в лице переменился от тревоги за жену: «Ты что ж, милая? Куда ж... Я ж тут...»

А бабушка как заплачет от счастья! Тихо так, но радостнорадостно и непрерывно. И руками лицо деда щупает и плечи -точно, мой дед! И живой, главное... Вот, Маруся, у бабушки той точно неимоверная радость была... Ага. Как вспомню, так и улыбаюсь каждый раз. А они - старички - сидели потом долго, всё за руки держались и шептали друг другу радостно что-то»...

Неимоверная радость. Она, наверно, от того, что всё никак не может поверить душа в событие, в радость встречи, в счастье даже простое и обычное.

А оно раз - и случается. Неимоверное.

2012 год

ПОРТРЕТ МУЖЧИНЫ С ИКОНОЙ И ЗЕРКАЛОМ

- Я мужчин сразу вижу. Мужчину сразу видно. Даже только по одному его взгляду на себя... В зеркало... - Эльдар Нурид-жанов бубнит мне в макушку, щёлкает ножницами и джигитует блестящей расчёской с длинной узкой ручкой. Эльдар - парикмахер, научившийся колдовать над человеческими головами ещё в детстве, в своём родном Дагестане. Движения его рук неуловимы, угловаты и резки. Кажется, что даже татуировка на руке Нуриджанова - закольцевавшаяся вокруг кинжала змея - даже она угловата, хищна и бесконечно неуловимо танцует своими кольцами.

- Мужчина - если он мужчина - всегда дисциплинирован. Он посмотрит на себя в зеркало и убирает взгляд... Только женщина бегает в зеркале своими глазами туда-сюда. Или не мужчина - мальчик... Он тогда ищет в зеркале - чего же ему не хватает до мужчины? Взгляда не хватает. Мужского и короткого...

- Вы философ, Эльдар, - говорю я ему, при этом мне сразу хочется добавить - «и психолог», но я не добавляю. Потому что было бы правильнее сказать наоборот: «Психолог вы, Эльдар. И ещё, кажется, философ...»

- Э-э! - взмахивает ладошкой Эльдар. - Какой философ, э? -

Ему понравилось, что его так назвали. - Столько людей ходят туда-сюда, столько людей смотрят в это зеркало, столько седых волос я здесь настриг, что вся мудрость у меня в пальцах осела. Ты вот в зеркало на мои руки смотришь. Почему? А потому, что я не головой, а руками думаю...

Эльдар явно засмущался от слова «философ». Его, наверное, никто так не называл. Он чуть-чуть стал суетливей и в руках, и в словах, проявился акцент.

Нуриджанов «отсидел» в коми лагерях восемнадцать лет. Сначала он получил от прокурора Махачкалы «червонец» за убийство двух человек в уличной драке, потом три года ему добавили за глупый и безнадёжный побег из синдорского лагеря, а последнюю «пятилетку» режимный прокурор «выписал» ему за поножовщину в зоне уже в Княжпогосте, где Нуриджа-нов освободился в 1990 году, вышел за забор лагеря, пошёл на железнодорожный вокзал, но на остановке соседней автостанции увидел пьяненькую женщину. Он пошёл за ней, сел в автобус и уехал в деревню. А через полгода с трезвой молодой женщиной переехал из деревни в город.

«Я ей сказал: будешь пить - убью! Теперь не пьёт. И я не пью, - рассказал Эльдар. - Женщину воспитать надо. Если мама не воспитала, то, кроме мужа, никто этого не сделает. Конечно, бывает и муж как мальчик. Надо воспитывать...»

А про далёкое своё преступление он вспомнил при мне лишь однажды, да и то - скороговоркой. «Мне не стыдно. Я был прав. Повторись всё сначала, я бы всё равно их порезал. Может быть, с той лишь разницей, что сейчас порезал бы не до смерти...»

Сапожник-инвалид, семидесятилетний дед Семён Трах-Кувырочек (получивший прозвище за свою присказку «трах-кувырочек» по любому поводу) ещё из лагерных «вестей» рассказывал, что Нуриджанов в молодости заступился за сестру и мать, которых оскорбляли и лапали два проходимца. Молодой Эльдар, как это и положено на Кавказе, схватился за кинжал.

Танцуют ножницы Нуриджанова над моей головой, мелькает, как сабля, длинная блестящая расчёска. Философствует Эльдар. Мимо рук глядят его глаза, мимо металла в зеркале - в мою голову. Его глаза не карие, как это бывает у большинства кавказцев, а стальные, с зелёным блеском внутреннего южного характера, которого за двадцать с лишним лет жизни на Севере осталось в сердце Эльдара, наверное, совсем немного. Он носит это тепло в себе, кутая где-то за сердцем, как пиалу в своих душевных ладонях, боясь расплескать, боясь показать дурному смешливому глазу, боясь ненароком пролить в пустоту.

- Настоящий мужчина в зеркале видит ошибку. Мальчик видит победу. Или играет в мужчину... Женщина... Э-э! Женщина - это другой разговор. Она видит в зеркале не себя...

Что видит в зеркале женщина, Нуриджанов не рассказывает. Наверное, он не считает это важным для нашего разговора. Темп его речи начинает замедляться, и вот он становится уже медленнее движений рук.