Блог - [11]

В наблюдаемой фазе жизни особенно ярко проявлялось их стремление к совершенству, хотя невежде оно могло показаться склонностью к неразборчивым связям: сталкиваясь с себе подобными, каждая особь тут же вступала в интимную связь с каждым встречным представителем своего вида. Именно: два кофейных боба, тесно сплетаясь конечностями, прижимались друг к другу брюшками. Двое становились единым продолговатым ядрышком. Сливались они так плотно, что границу между половинками даже увидеть было нельзя. Через какое-то время из спинок каждой половинки выпросталось по крылышку изумительной красоты. Возьмите самых ярких тропических бабочек, добавьте нежнейшие орхидеи и возведите эту сумму прекрасного в степень нескольких порядков — тогда вы сможете представить, каковы были бобовые крылышки! У каждой особи крылышко отличалось по форме, размеру и цвету. Итак, суть этой фазы их жизни был поиск идеально симметричной, совершенной в своем подобии половинки. Возможно, это было сутью всей их жизни, но неразрывность цикла их бытия не позволяет нам утверждать этого наверняка.

Как только случалось чудо совершенного совпадения, двукрылое ядрышко взлетало, и начинался следующий этап жизни — фаза порхания. Эта пора была коротка, она длилась всего несколько часов. Но путь каждой бобовой особи до нее был долог. Прежде чем найти совершенную половинку, должно было случиться огромное количество слияний и разъятий. Именно из-за большого количества слияний казалось, что существа склонны к бессистемным, неразборчивым связям. Но так казалось только неискушенному наблюдателю. Искушенный же понимал, что их целью был не сам акт слияния (о! это был тяжкий труд в угоду жестокой эволюции!), целью существ были неустанные попытки разобраться в себе, в своем соответствии партнеру и в своих с ним отношениях. Трудности поиска усугублялись еще и тем, что в ходе любого пробного слияния происходил обмен генетическим материалом, и крылышко из каждой спины всякий раз появлялось чуточку измененным. Но, как говорится, страшен сон, да милостив Бог, он же — мать-природа. Поскольку изменения происходили у всех особей, и происходили они на генетическом и клеточном уровнях, в дело включались механизмы, общие для всего живого на свете, и наряду с изменчивостью проявлялись закономерности. Рано или поздно совершенство совпадения достигалось. И раз уж поиск идеальной пары в прямом смысле происходил у этих существ методом «тыка», то исследователи назвали эту фазу по-научному «фазой последовательного приближения».

Кстати сказать, существа вымерли так давно, что до сих пор не ясно ни чем они питались, ни какова была продолжительность жизни отдельной особи, ни был ли у существ какой-нибудь пол. И уж тем более неизвестно, кем могли быть упоминаемые нами исследователи этих существ. Зато доподлинно известно, что бобов погубило…

Итак, фаза порхания длилась короткие часы. За эти часы каждая идеальная пара должна была выбрать другую идеальную пару и совершить в воздухе брачный танец. Что происходило в воздухе между парами, кроме самого танца, неизвестно. Тем не менее именно в результате танца стартовала следующая фаза жизни существ. Среди исследователей для обозначения прекрасного явления брачного танца этих славных крылатых почему-то прижился сомнительный термин «свинг» (хотя с похабной улыбкой утверждалось, что слово «свинг» — название танца). Извращенные аллюзии на парные манипуляции совсем других существ, чьи репродукционные отношения были так далеки от совершенства!

Вернемся к послеполетной жизни существ, которая называется «фаза дольки». Отпорхав и отсвинговав положенный им природой срок, пары, не разомкнув объятий, убирали крылышки и падали наземь. Через какое-то время каждая пара делилась на четыре дольки. Остатками конечностей дольки затаскивали свои усеченные тельца в укромные места, где, питаясь неизвестно чем, они подрастали вширь до формы кофейного боба, который тут же отправлялся на поиски идеальной половинки. Так замыкался их жизненный круг.

Существа были совершенны. Они были совершенно красивы во всех фазах жизненного цикла. Они составляли совершенно идеальную пару своему партнеру по размножению. Они были совершенно невкусными, поэтому не имелось хищников, чьей пищей они могли быть. Они были совершенно безвредными, ибо до сих пор не выяснено, что служило пищей для них. Совершенной была связь между их поколениями: они не умирали, вырастив потомство, а раз за разом сами становились частью потомства. В перспективе на свете должен был остаться только их вид, покрыв собой всю свободную поверхность планеты. Судьба распорядилась иначе.

Наблюдая за несовершенством мира, в котором им довелось возникнуть, существа замечали, какими порой разными и неподходящими друг другу партнерами были представители других видов. Особенно близко они могли наблюдать лохматых двуногих соседей. Их почему-то называли прямоходящими, хотя они сильно сутулились при ходьбе и едва не загребали землю верхними конечностями. Прежде вокруг них водилось много разных других существ, но сутулые прямоходящие всех соседей либо съели, либо распугали. Лохмачи были невероятно несовершенны. Любая их особь не была похожа на другую. Спаривание происходило не спонтанно, а после непонятных ритуалов между особо непохожими и несоразмерными соседями. Те, что крупнее, были особенно отвратительны, они, как наши кофейные бобы, имели возможность слияния почти со всеми особями помельче, добровольно или после небольшой трепки. Зато те сутулые мужские особи, что были изящнее и гораздо больше походили на своих потенциальных спарринг-партнеров, и, по мнению совершенных бобов, вероятнее могли привести весь свой вид к совершенному единообразию, чаще всего лишались возможности спариваться. Либо теми уродцами, у которых с партнерами и так все было в порядке, либо теми особями, которые к спариванию предназначались.