Близнецы Фаренгейт - [87]
— Мать сказала, они сломались.
— А мы сказали: Разве отец не может их починить?
— А она сказала: Не лезьте с этим к отцу, не то я на вас рассержусь.
— А потом сказала: Одними часами меньше, для вселенной это разницы не составляет.
— И мы записали ее слова в «Книгу».
— Да. Кажется, что это было только вчера.
— Это было давно.
Они осторожно направили собак к тому, чего уже не было слышно: к незримым звуковым следам маленького механического дрозда, следам, которые вполне могли оказаться мороками, порождениями ложных воспоминаний.
Однако за новым поворотом нужда в каких-либо поисках сразу отпала. На маленьком бесснежном участке расчищенной земли, укрытом высокими камнями от просторного мира, стоял один-единственный дом гухийнуи. Он был во всех отношениях тождественным рисункам таких домов, заносившимся матерью в ее блокноты: внешняя оболочка из китовой, затвердевшей от дубления и смол кожи, натянутой на китовой же кости переплетенный веревками остов, отсутствие окон, стянутая ремешком входная щель и крохотный дымоход в самом центре, торчащий вверх, как почерневший от дыма фитиль. Только сейчас дым из него не шел, да и звуков какой-либо жизни из дома не доносилось — никаких признаков общей суеты, кипучей мужской работы, которую Уна Фаренгейт так часто расхваливала перед тем, как вдрызг разругаться с мужем.
Дети выбрались из повозки и направились прямо к дому. Продолжать осторожничать смысла не было. В конце концов, они же пребывали в руках вселенной. Входной клапан был завязан не туго, на манер шнуровки ботинок. Марко’каин потянул за конец ремешка, освободил клапан и скользнул вместе с сестрой внутрь.
— Хо!
Дом оказался пустым. Инстинкт уже сказал детям, что так оно и не будет, и быстрый осмотр подтвердил это, поскольку жилища гухийнуи отличались простотой и на отдельные комнаты не делились. А в этом отсутствовали даже признаки постоянного обитания, в том смысле, что не было здесь ни беспорядка, ни сора. Этот дом предназначался лишь для посещений.
Мебель, о которой стоило бы говорить, в нем также отсутствовала — только постель да стоявшая в самой середке пузатая, зелено поблескивающая железная печка. Весь прочий пол оставался голым, и поскольку стены довольно круто сходились на конус, в доме оставалось достаточно места, чтобы по нему мог прогуливаться взрослый человек. Что до уюта, для него здесь было слишком холодно.
И однако ж, с того мгновения, как близнецы Фаренгейт вступили в дом, в головы им ударила мистическая сила, наполнявшая его. Да, сомневаться не приходилось, вселенная вела их именно сюда. Это и было посланием, доставленным не голосом грозы, но еле слышным щебетанием знакомого детям автомата.
Дело было не только в присутствии пропавших часов, надменно оберегавших собственную экзотическую разновидность времени. Нет, мистика этого места часами отнюдь не исчерпывалась. Вся внутренность дома, казалось, светилась, и намного ярче, чем того позволял ожидать единственный лучик солнца, пробивавшийся сквозь входную щель, а воздух здесь, при всей его льдистости, казался пропитанным благоуханием интимных сближений.
Быть может, прежде всего, свет этот объяснялся картинами. Изогнутые стены были сплошь покрыты ими — теплых тонов картинами, пришитыми бечевой к китовой коже. Тут были картины, изображавшие приключения: крупноватые воины-гухийнуи бороздили на них моря, сидя в игрушечных лодчонках, или рубили друг друга в лапшу. Были сцены охоты с тюленями и белухами, воздевавшими усталые плавники, капитулируя под градом копий. Были изображения птиц, уносивших к солнцу крошечных спящих людей. А прямо над постелью висела картина самая большая — динамичный, выполненный в полный рост двойной портрет темнокожего мужчины и стройной, белой, будто сметана, женщины. Стилизованная прическа ее и ярко-розовые пятна на щеках не оставляли сомнений в том, что женщина эта — Уна Фаренгейт.
Следует сказать, что живописная манера гухийнуи сильно отличалась от той, к которой близнецы привыкли, листая старенькие, принадлежавшие матери сборники сказок. Тела изображенной на картине четы словно плыли в пространстве, окруженные сложным узором из звезд и снежинок. Ступни у этих двоих были до невозможности маленькими, ноги бескостно гнулись, переплетаясь взаимно. Какие-либо покушения изобразить одежду — ну, хотя бы, трусы, — отсутствовали, тела остались нагими, однако к разгулу стихий, по всему судя, невосприимчивыми. У мужчины отросла между ног дополнительная конечность, а Уна обзавелась сразу двумя ртами — один помещался на лице, другой, много больший, на животе. И тем не менее, при всей примитивной эксцентричности этой картины, краски ее были сочными, звонкими, в ней ощущалось нечто от натуры их матери — от лучшей стороны ее натуры, от того, как она выглядела, впадая в наисчастливейшее из своих настроений. В лице Уны — здесь, на этом приношении, сделанном ей гухийнуи, — близнецы признали выражение, которое посещало ее всякий раз, как она собиралась выкупать их и умастить их кожу китовым жиром.
Сама же постель представляла собой подобие гнезда, свитого из шкур самых разных тюленей: хохлача, морского зайца, кольчатой нерпы. Выглядела она удобной до чрезвычайности, что в особенности относилось к двум лежавшим в изголовье мягким подушкам в пастельных тонов наволочках, расшитых крохотными эдельвейсами. Таинто’лилит, стянув одну рукавицу, провела ладонью по шелковому шитью на цветной хлопковой ткани. Потом сняла с нее несколько длинных волос, тонких, черных, с сероватыми луковичками, до которых не сумела добраться краска. Прижавшись к подушке носом, она вдохнула ароматы «Запаха идиллии» и «Песни гиацинта» — пряных духов давно утраченной Баварии. Тем временем, на другом краю постели, Марко’каин разрешил себе испытать мягкость тюленьих шкур, навзничь распростершись на них.
Это несентиментальная история девятнадцатилетней проститутки по имени Конфетка, события которой разворачиваются в викторианском Лондоне.В центре этой «мелодрамы без мелодрам» — стремление юной женщины не быть товаром, вырвать свое тело и душу из трущоб. Мы близко познакомимся с наследником процветающего парфюмерного дела Уильямом Рэкхэмом и его невинной, хрупкого душевного устройства женой Агнес, с его «спрятанной» дочерью Софи и набожным братом Генри, мучимым конфликтом между мирским и безгреховным.
«Побудь в моей шкуре» – второй роман Мишеля Фейбера. Ездит по дороге А-9 в Шотландии женщина по имени Иссерли и подбирает автостопщиков. Только мужчин. А потом тем, кто заинтересовал ее, вкалывает загадочную инъекцию… Эта парадоксальная книга сочетает в себе притчу и хоррор, фантастику и психологический роман, в очередной раз заставляя задуматься над вечным вопросом: что такое человек? Лихорадочное желание переворачивать одну страницу за другой подкрадывается тихо и незаметно по мере того, как Фейбер открывает разнообразные грани образа своей странной героини.
В своем новом сборнике рассказов Мишель Фейбер проливает свет на будущее героев романа «Багровый лепесток и белый», и знакомит с некоторыми эпизодами их жизни до описываемых в нем событий. После внезапного расставания с героями романа осталось много загадок. Однако те, кто уже знаком с Фейбером, знают: не стоит ждать ответов на все вопросы. Мелодрамы не будет. Будет приключение.
Впервые на русском — новейший роман от автора таких международных бестселлеров, как «Багровый лепесток и белый» и «Побудь в моей шкуре» (книга экранизирована в 2013 г. со Скарлет Йохансон в главной роли). На «Книгу Странных Новых Вещей» у Фейбера ушло более десяти лет, и, по словам прославленного шотландца, это будет его последний роман.Священник Питер Ли получает предложение, от которого не в силах отказаться, — и отправляется миссионером в невероятную даль, оставив дома самое дорогое, что у него есть: любимую жену Беатрис и кота Джошуа.
Зазывала в порно-заведении, привидение в первые минуты своей жизни, монашка, дежурящая на «скале самоубийц», маленький бог, отыскавший на помойке Землю, молодая женщина и ее рука в последний проведенный ими вместе день, ученый, который учится вызывать дождь в африканской пустыне, группа художников, которых выманили из родного Нью-Йорка и остроумно разыграли в шотландской глуши, и другие — герои сборника, в который вошли пятнадцать рассказов яркого английского писателя Мишеля Фейбера.Фейбер наделен живой, прихотливой и отчасти зловещей фантазией, его произведения отличает натурализм, психологическая достоверность даже в самых экзотических ситуациях.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Так сложилось, что лучшие книги о неволе в русской литературе созданы бывшими «сидельцами» — Фёдором Достоевским, Александром Солженицыным, Варламом Шаламовым. Бывшие «тюремщики», увы, воспоминаний не пишут. В этом смысле произведения российского прозаика Александра Филиппова — редкое исключение. Автор много лет прослужил в исправительных учреждениях на различных должностях. Вот почему книги Александра Филиппова отличает достоверность, знание материала и несомненное писательское дарование.
Книга рассказывает о жизни в колонии усиленного режима, о том, как и почему попадают люди «в места не столь отдаленные».
Журналист, креативный директор сервиса Xsolla и бывший автор Game.EXE и «Афиши» Андрей Подшибякин и его вторая книга «Игрожур. Великий русский роман про игры» – прямое продолжение первых глав истории, изначально публиковавшихся в «ЖЖ» и в российском PC Gamer, где он был главным редактором. Главный герой «Игрожура» – старшеклассник Юра Черепанов, который переезжает из сибирского городка в Москву, чтобы работать в своём любимом журнале «Мания страны навигаторов». Постепенно герой знакомится с реалиями редакции и понимает, что в издании всё устроено совсем не так, как ему казалось. Содержит нецензурную брань.
Свод правил, благодаря которым преступный мир отстраивает иерархию, имеет рычаги воздействия и поддерживает определённый порядок в тюрьмах называется - «Арестантский уклад». Он един для всех преступников: и для случайно попавших за решётку мужиков, и для тех, кто свою жизнь решил посвятить криминалу живущих, и потому «Арестантский уклад един» - сокращённо АУЕ*.
Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.