«Ближние люди» первых Романовых - [4]

Известный дипломат барон Сигизмунд фон Герберштейн, бывший в России при дворе Василия III и оставивший записки о России, также не мог пройти мимо этой занимательной истории (впрочем, подходящей более перу драматурга, а не мемуариста). Труд Герберштейна, впервые опубликованный в 1549 году, появился во многих переводах и на целый век стал в Европе главным источником сведений о дворе московских великих князей. И, конечно, многие читатели этих записок запомнили рассказ о том, как дядя великой княгини Елены Глинской, князь Михаил Львович Глинский, пытался поучать свою племянницу, чтобы она не «позорила царское ложе», и был заточен ею в темницу. В назидание Сигизмунд Герберштейн сообщал об ужасной судьбе, постигшей отравленную ядом великую княгиню Елену Глинскую и самого фаворита Овчину, «рассеченного на куски». Весь пассаж с изложением истории заключения князя Михаила Глинского далек от исторических реалий, но, несмотря на явные преувеличения, рассказ Герберштейна о немедленном падении фаворита после смерти правительницы все-таки соответствовал действительности. Более того, подтверждаются и подозрения о связи судьбы князя Михаила Глинского и князя Ивана Федоровича Овчины Оболенского. Падение фаворита было очевидной местью за прежнее устранение князей Глинских из окружения великой княгини, подчеркнутой тем, что самого Овчину заковали «в железа» и посадили в ту же палату, где до этого был заключен князь Михаил Глинский.

У Овчины хватало и других врагов. Решение о его устранении от власти принимал еще один ближний советник Елены Глинской, боярин князь Василий Шуйский, не захотевший больше терпеть рядом с собой конкурента. Для летописцев не было секрета в том, что князья Шуйские действовали «самовольством», а князя Ивана Овчину Оболенского арестовали потому, «что его государь князь великий в приближенье держал». Напомним, что власть в стране оставалась у великого князя Ивана IV, будущего Грозного. Но когда 3 апреля 1538 года умерла его мать, Ивану было всего семь лет, поэтому вскоре наступили времена так называемого «боярского правления». Оставшийся без поддержки великой княгини опальный боярин и конюший Овчина «преставися» в заточении. Пострадала и его сестра Аграфена Челяднина, сосланная в Каргополь на «постриг»[5]. Так завершилась совсем короткая по историческим меркам история четырехлетнего возвышения и падения «ближнего человека» московской великой княгини Елены Глинской.

Юношеские времена Ивана IV, ставшего первым московским царем в 1547 году, полны свидетельств о расцвете нового, еще не виданного ранее при дворе московских правителей фаворитизма. Уже не один-два человека составляли ближний круг царя, а целое правительство «Избранной рады». Конечно, сейчас представления о ней в историографии скорректированы, и никто уже не будет говорить о существовании особого института в системе управления Русского государства XVI века. Пришедшее из публицистики название Рады, а не Думы, показательно само по себе. Его появление стало следствием тесных взаимоотношений с Литвой и Польшей, где понятием «паны-рада» обозначали сенаторов и главных советников польских королей. По аналогии с Сенатом русских бояр стали называть «радными» людьми и сенаторами. Но высшим органом управления оставалась Боярская дума, состоявшая из представителей аристократических родов, как это всегда и было у великих князей и царей.

Другое дело, что кроме общей Думы, где заседали все ее члены — бояре и окольничие, стала складываться Ближняя дума. «Избранная рада» может считаться переводом названия Ближней думы — этого пока еще не утвердившегося в языке обозначения круга выбранных первых советников. В состав приближенных царя попали «новые люди» — благовещенский протопоп Сильвестр и «избранный» человек царя Ивана IV в «Избранной раде» Алексей Федорович Адашев, чьи «советы» были более других угодны царю. Влияние этих новых лиц в окружении царя основывалось исключительно на расположении самого Ивана IV, за ними не было ни аристократического происхождения, ни какого-либо заметного положения на чиновной лестнице. Во времена кризиса, связанного с царской болезнью и присягой царевичу Дмитрию в 1553 году (не тому известному, а несчастному младенцу, вскоре погибшему из-за нелепой трагической случайности), думные дворяне первыми поддержали царя. Тогда «в боярех» проявились «смута и мятеж», одни готовы были присягнуть князю Владимиру Андреевичу Старицкому, другие хотели гарантий, связанных с присягой в присутствии царя, третьи боялись узурпации власти при «пеленичнике». Даже в такой момент Иван Грозный был вынужден считаться с амбициями княжеской и боярской аристократии, чтобы не нарушать баланса сил в Боярской думе между князьями Шуйскими, Мстиславскими, Воротынскими и боярами Захарьиными — родственниками своей жены Анастасии Романовны. Но Грозный есть Грозный: однажды перестав терпеть диктат своих советников, он заменил его своей диктатурой. И талантливо рассказал, как тяжело ему приходилось подчиняться и принимать во внимание слова других людей, не щадя уже никого из своих прежних советников, входивших в так называемую «Избранную раду»!