Ближнего твоего - [11]

- В этой жизни ты не помнишь прошлой, в будущей не будешь помнить этой, но после того, что кришнаиты называют Освобождение из материальных цепей...

- Из цепи материальных перерождений, - уточнил Сид. - В материальных цепях сидят осторожники, да и то уже нет. Не те времена, батенька!

- Как тот бессмертный духовный ты будешь помнить и эту жизнь, и прошлую, и все остальные и воспринимать их как свои приключения... Правда, довольно страшные. Короче, воспринимать себя тобой... в частности, и тобой, только очень счастливым.

- А что ты скажешь про демографический взрыв? Народу все больше, а душ - столько же? - Саня выглядел все столь же поглощенным спором, но говорил, на самом деле, не задумываясь. Мысль его рыскала в других дебрях, и как охотник кричит собаке: "След! След!",- так и Фришберг подгонял свою мысль хлестким призывом: "Месть! Месть!" Есть выпады, которых он не прощает...

- Как ты не понимаешь?! - воскликнул Сид. - Души, как амебы, умножаются делением. Поэтому в наше время стало так много мелких душонок!

Кошерский расхохотался и зааплодировал, но не счел шутку исчерпывающим ответом:

- Ты уверен, что поголовье не именно людей, а вообще живых организмов на Земле стало больше, а не меньше? А если посчитать еще и другие планеты? Да и новым душам, в конечном счете, почему бы изредка не возникать?

- Ты себе противоречишь. Если новые возникают хоть изредка, как ты можешь утверждать, что у меня за спиной хвост перерождений? Может я и есть такой новоиспеченный?

- Должна же быть какая-то иерархия и путь к прогрессу! Новички, я думаю, начинают с лягушек.

- Слушай, если ты во все это веришь, - не без раздражения сказал Саня, - то почему ты ешь шашлык, пьешь пиво и спишь с Юлькой?

На последнем слове, на имени, тон его неожиданно помягчал. Олег в душе усмехнулся: слепой бы не заметил влюбленно-глупого поведения Фришберга в Юлькином присутствии, и оно Кошерскому льстило - мысль о ревности не приходила в его рабовладельческую голову. Но сейчас он ошибся. Не из-за того изменился Санин тон, о чем думал писатель. Охотничья собака учуяла след.

- Ну, Саня, что я могу тебе ответить? Во-первых, мне еще не надоело кувыркаться в этом мире. Во-вторых, выполнять все законы я все равно не в силах, а выполнять половину или ни одного - разница непринципиальная. А если уж на то пошло, почему ты, такой ярый атеист, не ешь свинины? Шашлык, между прочим, очень вкусный, а ты рыбные кости уже третий раз обсасываешь.

- Вообще-то, не такой уж я атеист. Хотя, наверное, был бы, если б не заставляли со школы. Просто я уже объяснял, в учение о шхине я верю охотнее, чем в сказку про яблочки из Эдема, в учение о параматме - готовнее, чем в пасущего коров Бога, в учение о непротивлении злу - больше, чем в то, что распятый и проткнутый чувак еще что-то... Слушай, - прервал вдруг Саня сам себя, - у тебя есть телефон Юзика Раскина?

- Нет, откуда?

- А, жалко... А Аньки Юсуповой?

- А ее вообще не знаю. Ты с чего вдруг?

- Разве не знаешь? А Жоржа?

- Сейчас, погоди, посмотрю в записной книжке.

- Я так помню! - встрял Сид. - Пять-пять-три...

Но тут он почувствовал на своей ноге тяжелый каблук Фришберга и растерянно потер подбородок. - Хм... Дальше забыл. Старость - не радость.

- Дай я сам посмотрю. - Жестом, не терпящим возражений, Саня вытянул из рук Олега книжку и стал ее листать.

- Ты где смотришь?

- Как где? На "Ю": Юрий.

- Он не Юрий, а Георгий, во-первых, и я записываю всех на фамилии.

- Ах, вот оно что, - удивленно произнес Саня, перелистнул страницу, мельком глянул в нее и вернул книжку хозяину. Незнамо с чего, он весь светился радостью.

- А зачем тебе вдруг? - спросил Олег.

- А черт его знает... Может, забегу после пивной... А что до свинины, то это требование, конечно, Талмуда, но именно тот случай, когда оно не религиозное, а философское.

- Враки, это требование Торы.

- Да, но объясняет его только Талмуд. Знаешь как?

- Не помню. Мусульмане - те в память о какой-то войне, когда вся их армия потравилась.

- Правильно. У иудеев - интереснее. Запретить, говорят, с тем же успехом можно было говядину, а свинину разрешить. Просто человек должен осознавать свое отличие от животного хотя бы в том, что он может есть не все съедобное, точнее может не есть все съедобное, которое видит.

- Не убедительно.

- Пусть так. Тогда выдвигаю еще одну причину. Когда кришнаиты, к которым ты сегодня примкнул... Кстати, зачем тогда писать о Христе?

- Вот если бы я был истым христианином, тогда бы я о нем и вправду не смог писать.

- А, ну-ну... Так вот, когда они предлагают пищу Богу, или когда хасиды читают браху, физиологический процесс пищеварения обретает какой-то духовный смысл. Пойти в публичный дом или переспать с любимой девушкой - физиологически одно и то же, но до первого я никогда не опущусь, а второе считаю высшим кайфом в жизни... Почти.

- Почти?

- После кайфа победы, - хмыкнул Саня, как обычно, не слишком членораздельно. - То же с едой. Но говорить: "Любимый Кришна, похавай щей", я не могу - слишком скептичен. Мне смешно. Я знаю, что никто на самом деле моих щей есть не будет.