Блистательный и утонченный - [2]

Доктор сидел напротив, словно застывший, без единого движения, только медленно играя пальцами с золотым кончиком авторучки, которую он держал в руках. А за их спинами окна были распахнуты навстречу чудесному весеннему дню, яркому солнцу и мягкому шелесту утреннего ветра.

— На следующую ночь, — продолжил мистер Тривли, — я обнаружил то же самое, что и в предыдущие дни, и он был, как бы так сказать — открытым, с секрецией внутри. И то же самое на следующую ночь, и так далее в течение всей недели. Каждый раз я, естественно, повторял лечение. Но к концу недели не произошло практически почти никаких изменений. Прыщ был открыт еще больше, а секреции в нем… соответственно меньше. Затем — это было уже через восемь дней после его появления — я начал лечение окисью ртути под стерильным компрессом, который я менял каждую ночь после того, как принимал душ. Я продолжал это лечение две недели, и в течение этого времени произошли ощутимые изменения: дырка стала заметно больше, чем раньше, а секреции пропорционально меньше. Теперь дырка была размером со спичечную головку. Опухоль вокруг раны стала больше, чем была до этого, естественно, но не в таких пропорциях, как увеличилась сама дырка. Очевидно, это локальное лечение не помогло. Так что я снял тампон и компресс и в течение нескольких следующих недель делал все необходимое, чтобы привести в норму свой метаболизм: много отдыхал в постели, принимал горячие ванны, придерживался регулярного питания и так далее.

Хотя доктор Эйхнер, казалось, всем своим видом демонстрировал беспристрастную врачебную заинтересованность в ходе рассказа, время от времени кивая, вытягивая свои пальцы по длине авторучки, которую он держал в руках, но как раз на этом моменте стало заметно возрастающее нетерпение, некое негодование прослеживалось за его показной сдержанностью в течение длительного описания пациентом своей истории болезни. Теперь доктор излучал снисходительную, отеческую улыбку, которую мистер Тривли не мог не заметить.

— Вероятно, вас будет раздражать, — после паузы произнес молодой человек, — мое использование — или неправильное использование вашей собственной идиомы; но дело в том, что я прилагаю все усилия, чтобы рассказать вам определенные подробности, которые помогут прояснить этот случай.

— Конечно, — сказал доктор, снова слегка покашливая. — Нет, совсем наоборот. Это всегда похвально, когда пациент может объективно описать симптомы заболевания, и… — на этом слове он прочистил горло, в то же время жестом показывая, что ничего страшного не произошло, — и… с точностью. Разумеется. Так что случилось после того, как вы прекратили лечение окисью?

— Да, — продолжил мистер Тривли, сначала напрягшись, а затем снова расслабившись. — Ну, как я сказал, я прекратил делать примочки и компрессы. В то же время я начал оборачивать повреждение исключительно белой хлопковой тканью — белые хлопковые носки, очень длинные, естественно, и очищал поверхность тела дважды в неделю, исключил никотин, алкоголь, кофеин, маринад из своей диеты и делал все возможное, чтобы систематично бороться с вирусом. — На этом месте он передернулся, сдержанно улыбнулся, однако теперь казался чем-то еще более озабоченным. — Но это было постоянно, понимаете? И, на самом деле, я уделял этому столько своего внимания, столько своих мыслей… Не потому, что это было болезненно. Нет-нет, я не могу сказать, что это было действительно болезненно. — Он потряс головой, как бы пытаясь подтвердить это. — О, иногда там бывало легкое раздражение, некоторый зуд и общее болезненное ощущение при прикосновении, да, это было. Но это, в общем, мало беспокоило меня на физиологическом уровне. Дело в постоянстве этой штуки, вот в чем суть…

Мистер Тривли остановился и предложил доктору сигарету, от которой последний отказался, затем продолжил, какое-то время говоря с зажатой между губ сигаретой и слегка посмеиваясь.

— Вы должны понять, какое это доставляло беспокойство — психологическое, я имею в виду; постоянство этой…

— О, да, — сказал доктор Эйхнер. — Да, конечно.

— Так вот, — продолжил пациент, — после того, как я четыре недели целенаправленно боролся с вирусом, ничего не изменилось. — Он снова прервался и улыбнулся, слегка застенчиво, или даже, как это могло показаться, с некоторой осознанной скромностью. — Да, он по-прежнему был на месте, никуда не исчез. Теперь он был шире по размеру, примерно как кончик авторучки, глубиной в четверть дюйма, мягкий, но не выделяющий жидкость. Я решил, что слишком много переживаю по этому поводу и надо выкинуть это из головы. В конце концов, в известной степени, это могло быть психосоматическим явлением. Это сводило меня с ума, или я сам себя сводил с ума, постоянно думая об этом. Так что я прижег прыщ с помощью маленькой серебряной пластинки, раскаленной электричеством, — и потом я забыл про него, окончательно забыл. Я даже не думал взглянуть на него, когда бывал в душе… и я перестал надевать белые хлопковые носки — не специально, естественно, но я больше не выбирал себе носки именно белого цвета, просто брал ту пару, которая была под рукой. У меня не было случая осмотреть эту болячку в течение полугода. А когда я, наконец, осмотрел ее, оказалось, что дырка в прыще уже размером в мелкую монету и глубиной практически в дюйм. Я замазал ее раковой культурой — мозговым видом раковой опухоли. И заклеил прыщ пластырем «Бэнд-Эйд».