Блин и клад Наполеона - [7]

Блинков-младший без разговоров побросал в яму рюкзаки и чемодан. Выбраться – не проблема. И папу можно вытащить хоть сейчас: сцепить две лыжные палки, и он бы подтянулся на руках. Проблема в том, куда потом идти.

Они с Иркой обломали весь камыш вокруг ямы. Ирка придумала воткнуть в снег лыжу и отходить, отходить, пока ее не станет плохо видно, потом воткнуть вторую. Лыжи были маяками, чтобы отойти подальше от ямы, не рискуя заблудиться в пурге.

Сухие промерзшие камышины ломались, как спички. Блинков-младший с Иркой много набрали, но что какое камыш? Трава, сено. Полыхнет и сгорит; теплый воздух улетит кверху, как ему положено по законам физики, а всю земную атмосферу не натопишь.

– У меня уже пальцы не гнутся, – пожаловалась Ирка. – Пошли к Олегу Николаевичу.

Вернулись к яме. Блинков-младший спрыгнул и подставил Ирке спину. Она сползла, цепляясь за край ямы. Когда ее подошвы коснулись Митькиных плеч, голова еще торчала над краем.

– Так и вылезать будем, – сказал Блинков-младший. – А ты боялась.

– Ничего я не боялась… Опускай.

Блинков-младший присел, и она спрыгнула, напоследок даванув по мякоти твердыми каблуками.

Папа, хоть и с больной ногой, успел похозяйничать: сделал подстилку из камыша и, сняв кольца с трех лыжных палок, глубоко вбил их в стены ямы, а рукоятки связал ремешками. Получился скелет палатки. Блинков-младший натянул на него Иркин спальник – он расстегивался и становился как одеяло. Стряхнул успевший нападать на подстилку колючий снег, и под навесом стало совсем хорошо. Папа бросил ему свой огромный экспедиционный нож.

– Митек, вырой ямку, разведи костер.

– Ямку-то зачем? Этой недостаточно? – спросила Ирка, влезая под навес и тесня Блинкова-младшего.

– Сухой рогоз – как порох. А мы на нем сидим, да вы еще вон сколько накидали. Чуть огонь колыхнется, и мы сгорим, – объяснил папа. – А костер в ямке ничего не подожжет, если подбрасывать понемногу.

– Может, ну его совсем? – испугалась Ирка.

Папа сказал:

– Мне нужен кипяток.

– У нас чай остался.

– Мне нужен кипяток, живой, – терпеливо повторил папа. – Давай-ка, Ира, хозяйничай. У меня тут в рюкзаке консервы. И белье сухое приготовь мне и себе.

– Переодеваться?! Не буду! – стала отказываться Ирка. – Мне и подумать-то страшно: на морозе да еще и при Митьке!

– Залезешь в спальник и переоденешься, – отрезал папа. – Какие шутки, можешь насмерть замерзнуть!

Блинков-младший тем временем проковыривал ножом ямку. Странная там была земля: насквозь промерзшая, но не прочная, а ломкая, как вафля. Местами в ней попадались линзочки хрупкого льда, пронизанные тонкими корнями. Скоро Блинков-младший углубился на длину лезвия.

– Быстро копаешь, – удивился папа и растер в пальцах мерзлый ком земли. Земля была бурой, похожей на гнилую щепку. – Торф. Мы на болоте, ребята.

– Разведем костер, и он загорится, – заосторожничала Ирка.

– Да нет, мокрый же торф, – сказал папа, – Он скорее зальет костер, чем сам загорится. Здесь летом не пройдешь, самая трясина. И сейчас-то странно, что эту яму не затянуло жижей. Здесь метра три. Земля в Подмосковье не промерзает на такую глубину.

– Думаешь, ее зимой рыли? – спросил Блинков-младший.

– Именно зимой. И недавно. Когда я упал, снежку было на полпальца. Это потом начало ветром кидать… Скорее всего, эту яму рыли понемногу: выкопают полметра, подождут, пока глубже промерзнет, потом опять копают. Только вот зачем?

Ирка рылась в рюкзаке. Доставала консервы и объявляла:

– Оливки с анчоусами. Перцы жгучие. Ветчина деликатесная. А хлеба нет. Самая походная еда.

– Мы же в гости ехали, а не в поход, – развел руками папа. – Это закуска, а не еда. Я думал, что мы с Виталием Романовичем выпьем по махонькой.

– Ага, и водка имеется. Особенно сейчас это своевременно: выпить и хором спеть «В той степи глухой замерзал ямщик», – с вредным видом заявила Ирка.

– Не ехидничай, Иа-Иа, – сказал папа. – Надо будет – выпьем. И вам налью по чуть-чуть. Мы сейчас не живем, а выживаем… Поищи там в кармане зажигалку.

– В каком? – спросила Ирка.

– Безразлично.

Иа-Иа было Иркино детское прозвище. Она никому не позволяла так себя называть. Блинков-младший подумал, что если бы он сказал «Иа-Иа», то получил бы по шее, а папе – ничего, папе можно.

Ирка зашарила по рюкзачным карманам.

– Здесь зажигалка. И здесь. Зачем столько, Олег Николаевич?

– В рюкзаке должно быть три независимых источника огня, – механически ответил папа. – Давайте-ка, ребята, ускорим темпы, а то мне что-то плохо.

Вот это да! Ни Блинков-младший, ни тем более Ирка никогда не слышали от папы таких слов. Даже когда он однажды разбился на вертолете и сутки пробирался по джунглям со сломанной ногой! Потом они встретили его, закованного в гипс по шею, как рыцарь в доспехи, потому что ребра у папы тоже были переломаны… Ну да что вспоминать? Восьмиклассники стали порхать, как бабочки.

Под папиным руководством Блинков-младший перелил оливки из банки в полиэтиленовый пакет, банку набил снегом и стал растапливать его на костерке. Камышинки прогорали мгновенно. Ирка вспомнила, что на дне ямы были какие-то доски, и раскопала одну из-под снега. Доска была совсем гнилая. Ирка легко разломала ее руками. Гнилушки не горели, а тлели, но все же давали ровный жар.