Блестящие разводы - [38]

Она кивнула. Как тут не понимать? Руперт был все еще маленьким мальчиком, которого «трепала» мать, но никогда не брала в свою кровать, чтобы возиться с ним, играть, щекотать.

— Так ты простишь меня? — умоляюще спросил он.

Ее первым порывом было закричать:

— Ну конечно же! — Но разве она должна была прощать его, а не Хьюберт? И если она сама простит Руперта, простит ли ее саму Хьюберт? Или же он всегда будет относиться к этому, как к предательству с ее стороны?

Но кроме того, оставался Джеффри. Она заключила союз с ним, и он отвел место в своем сердце для ее сына. Как же она может не оставить в своем сердце места для его старшего сына, который, казалось, так же нуждается в любви?

Неожиданно она вздрогнула, услышав:

— Ага! И что это здесь происходит? И кто это кого держит за руку?

В дверях со странной улыбкой на губах стоял Хьюберт, и она почувствовала, что Руперт все еще держит ее за руку. Она вырвалась и подбежала к Хьюберту:

— Дорогой, мы с Рупертом очень хорошо поговорили. Он сказал мне, что очень сожалеет о том, что вы не ладили все эти годы, и что он хочет, чтобы теперь все было по-другому. Он хочет стать твоим другом… нашим другом. Он хочет, чтобы мы все были одной семьей — счастливой семьей. Ну, что ты на это скажешь?

Хьюберт улыбнулся и пожал плечами:

— Лишь тот, кто не является английским джентльменом, сможет отвергнуть столь великодушное предложение, и никто не может сказать, что Хьюберт Хартискор не джентльмен.

Сначала Норе показалось, что Хьюберт немного выпил.

Но она засомневалась, когда Руперт подошел к нему с протянутой рукой, а Хьюберт поднял свою так высоко, чтобы Руперт не мог пожать ее, сказал, смеясь и шевеля пальцами:

— Нет, братишка, тебе не хочется пожать эту руку. Я только что запачкал ее, делая ей то, что не следовало бы делать. Ну, ты понимаешь. Но это не имеет значения, поскольку ты уже пожал руку Норе, и Господь свидетель, что она намного лучше, чем мы оба.

Он залился таким смехом, как будто произнес самую веселую на свете шутку. Он так хохотал, что ему пришлось вытирать слезы с глаз, и Нора подумала, насколько тонкая, почти незаметная линия отделяет смех от слез. Наверное, не толще той, что отделяет любовь от ненависти.

Затем во второй раз за сегодняшний день она подумала, правильно ли поступила… Кончится ли все это тем, на что она рассчитывала, или даже лучше того, на что она рассчитывала… намного лучше…

10

Хотя праздновалась вторая годовщина рождения Хьюби, особый подарок от Джеффри получила Нора — диадему с бриллиантами и рубинами.

— Мне бы хотелось, чтобы ты надела это сегодня вечером.

— В жизни не видела ничего красивее!

— Да, красивая вещица. Это работа Картье, сделанная здесь, в Лондоне, в 1925-м. Ее украшают бирманские рубины, которые считаются лучшими в мире.

— Но, Джеффри, это же не мой день рождения, — возразила она. Но все же подбежала к огромному зеркалу в золоченой раме, чтобы примерить диадему, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. — И за что мне такой великолепный подарок?

— Ты совершила чудо: уничтожила тот вред, который причинила Миранда… — Он замолчал, затем заговорил вновь: — Я не знаю, как тебе это удалось, но ты сделала так, что Руперт и Хьюберт подружились.

Нора вздохнула, сняла диадему и поставила ее на столик у зеркала, как будто она была слишком тяжелой.

— Нет, не подружились, не совсем так, хотя Руперт — просто молодец. Он очень старается. Он даже бегает на четвереньках, чтобы поиграть в лошадки с Хьюби.

Она улыбнулась, вспомнив, как Руперт в своем сером чиновничьем костюме прыгает по полу с Хьюби на спине, а тот вопит: «Но-о-о, поехали!», пришпоривая Руперта в бока и подгоняя его диванной подушкой.

— И мне нравится, Хьюберт тоже старается. По крайней мере, он каждое утро говорит ему «доброе утро» за завтраком, и иногда они говорят о спорте. А вчера он даже спросил Руперта, что тот думает о «Новом взгляде» Диора. И бедный Руперт был совершенно озадачен, он никогда в жизни не слышал о «Новом взгляде». Но дело в том, что, когда Хьюберт разговаривает с Рупертом, он всегда широко улыбается, и мне кажется, что вся эта дружба для него просто забавная шутка, что он всех нас разыгрывает, и это не столько дружба, сколько перемирие во время войны. — Она хитро улыбнулась. — В свете вышесказанного вы не думаете, что вам следует забрать диадему обратно? Похоже, что она слишком роскошна для меня. Она, должно быть, стоит целое состояние — такая диадема пристала только графине.

— В таком случае она недостаточно роскошна. Тебе нужна королевская диадема.

— О, Джеффри, вы такой милый. Вы слишком добры ко мне. Но если вы действительно хотите сделать мне подарок, я готова поменять… — она взмахнула диадемой, как бы предлагая ее обратно.

Джеффри с беспокойством поглядел на нее:

— Что за чепуха! Эта диадема твоя. Но что ты хочешь, моя милая? Что я могу дать тебе?

— Вы можете дать кое-что Хьюберту… Что-нибудь серьезное, чтобы он мог заниматься этим, чтобы у него была какая-то цель и он не просто слонялся бы то к букмекеру, то в «Кларидж бар» или…

— Понимаю. У тебя уже есть какие-нибудь конкретные предложения?