Блестящее одиночество - [74]

[40]:

«Живу я в маленьком провинциальном городке Нещадове, название которого вам вряд ли что скажет. Бытует легенда, что во время нашествия дотошные, как собаки, монголы проскочили через Нещадов, по недосмотру его не заметив. А когда воротились, чтобы все-таки разорить его и разграбить, то города не отыскали — кружили, кружили на своих конях, будто в проклятом, гиблом месте…»

Глава пятая В ОЖИДАНИИ АРЕСТА

Не знаю, как долго я была погружена в чтение, но мне показалось, что надо мной пролетели годы и я попала в зазор между одним и другим временем, одно из которых закончилось, а другое и не думало начинаться. Иначе говоря, так «вчиталась», что про все на свете забыла, и про неминуемый арест — тоже. А в конце — взяла и расплакалась. Мне было почти так же жутко, как и самой героине. То ли книжка на меня так подействовала, то ли страх перед наказанием, но возвращаться в ту жизнь, из которой я выбыла, не хотелось. Мало сказать «не хотелось» — меня от нее тошнило. Да и эта безумная героиня, уж так ли она безумна? Ведь насмерть стояла — между своими, которых больше себя любила, и жизнью. Я запомнила, как она говорила про марево, принимаемое за реальность. Мне сейчас как-то не по себе — словно переступила через порог, а дверь и захлопнулась; впрочем, я нисколько не рвусь обратно, просто идти пока больше некуда. Придется признать, что я ошибалась и что нет ничего более лживого и обманчивого, чем жизнь. Если, конечно, верить упомянутой героине. О, мне, как и ей, так бы не хотелось ни во что ввязываться! Я захлопнула книжку, вытерла рукавом слезы и подняла глаза. То, что я увидела, превзошло всякие ожидания.

ВАС УСТРАИВАЕТ ЭТОТ МИР?

Сквер был запружен народом. Вокруг меня собиралась толпа, стягиваясь в кольцо. Кого только здесь не было! Пресса, тв, представители партий, обществ и клубов и просто какие-то одиночки, пожирающие меня взглядом. «Против чего протестуешь?» — проорал газетчик, весь какой-то расхлябанный, расхристанный, сунув мне диктофон в лицо. «Да ни против чего», — ответила я, промокнув носовым платком глаза и громко в него высморкавшись. «Как? — спросил он. — Тогда чего добиваешься? За что ратуешь?» Толпа замерла в томительном ожидании. «Да ни за что», — сказала я, хлюпнув носом. Газетчик растерянно оглянулся и попробовал еще раз: «Означает ли это, что you are happy with this world?» Я пожала плечами. «Да он меня вообще мало интересует». Вынула сухари из мешка, занятые моим мужем у белок, нащупала под табуреткой стакан и плеснула в него из термоса кипятку. Газетчик стоял, разинув от удивления рот и подтягивая спадающие с задницы джинсы, а на него сзади уже напирали, проталкиваясь ко мне поближе. Припоздавшие, из задних рядов, подпрыгивали, чтобы увидеть «арену действий».

Какой-то мужчина в шотландской кепке, подмяв под себя газетчика, прокричал: «А что же ты здесь сидишь? Без позиции? Уступи тогда место другим, у которых она есть!» Я жестом дала понять, что, мол, пожалуйста, и начала размачивать в кипятке сухари. «Отсутствие позиции — гражданская смерть!» — гаркнули из толпы. «Господа, она протестует против протеста! — отозвались с другого конца. — Такая вот у нее „позиция“!» По рядам прокатился рокот. Толпа шелохнулась и сдвинулась с места. Мужчина сорвал кепку и, отбиваясь от наседающих, принялся ею размахивать во все стороны. «Средневековая дикость нравов! — орал он. — Я — за осознанную свободу! За свободу от вашего „общества“, под гнетом которого личность уничтожается! Я написал интереснейшую работу об истории индивидуализма, которым мы, островитяне…» — «Писатель, остынь! — раздалось с галерки. — Спасение — в коллективном разуме…» В толпе зашикали. «… Которым мы всегда славились и который противостоит любому другому „-изму“, изобретенному дегенератами… Я за свободу от…» Писатель сорвал голос и захрипел.

Распихивая народ локтями, в первые ряды прорвался следующий оратор, одетый в майку, на которой был нарисован премьер-министр с чайной чашкой на голове и автоматом в руках, нацеленным на смотрящего. Надпись под рисунком гласила: «Старина, делай чай, не войну». Оттеснив писателя, который, хрипя, продолжал потрясать в воздухе кепкой, он заорал: «Не спрашивайте про свободу в категориях „от чего“, спрашивайте — „зачем“! Зачем она вам нужна и что вы хотите с ней сделать? Свобода для „убивать“ или для „быть убитым“? Другой альтернативы сегодня у вас нет!».

«Вы правы, — сказала я, обсасывая сухарь, — я только что убила старушку — во всяком случае, это убийство инкриминируют мне соседи, — поэтому теперь тут сижу и жду ареста».

«Вы все несете полную чушь! — раздалось из задних рядов. — Пропустите, господа, пожалуйста, пропустите!» Толпа расступилась, и я увидела джентльмена в костюме и бабочке.

«Вы несете полную чушь! — прокричал он надтреснутым голосом, напирая на предыдущих ораторов и вытесняя их из круга. — Человек рожден быть свободным! Он волен сидеть в любом выбранном для этого занятия месте! И никто — я настаиваю! — никто не может ему в этом препятствовать, приставая с вопросами о „позиции“! Человек имеет право сидеть