Блестящая будущность - [23]

— А сколько она дала? — спросила сестра, смѣясь; да, она смѣялась.

— Что скажетъ компанія о десяти фунтахъ? — спросилъ Джо.

— Она скажетъ, — коротко отвѣтила сестра, — что это недурно. Не слишкомъ много, но и не мало.

— Она дала больше десяти фунтовъ, — сказалъ Джо.

— Неужели же ты хочешь сказать… — начала сестра.

— Что скажетъ компанія, — продолжалъ Джо, — о двадцати фунтахъ?

— Щедро заплачено, — отвѣчала сестра.

— Она дала больше, чѣмъ двадцать фунтовъ.

Презрѣнный лицемѣръ Пэмбльчукъ все время качалъ головой и съ покровительственнымъ смѣхомъ повторялъ:

— Она дала больше, ма'амъ. Продолжай, Джозефъ.

— Пу, такъ, чтобы не томить васъ дольше, — сказалъ Джо, съ восторгомъ передавая мѣшечекъ сестрѣ:- она дала двадцать пять фунтовъ.

— Ну, вотъ что я вамъ скажу, Джозефъ съ женой, — объявилъ Пэмбльчукъ, взявъ меня за руку повыше локтя:- я одинъ изъ тѣхъ людей, которые всегда доканчиваютъ то, чтб начали. Этого мальчика надо законтрактовать въ ученики. Таково мое мнѣніе.

Сказано — сдѣлано. Судьи сидѣли въ городской ратушѣ, и мы немедленно отправились туда, чтобы въ присутствіи магистратуры законтрактовать меня въ ученики Джо. Я говорю, мы пошли, но меня все время подталкивалъ Пэмбльчукъ, точно изловилъ меня въ томъ, что я залѣзъ въ чужой карманъ или поджегъ стогъ сѣна; и дѣйствительно въ судѣ всѣмъ показалось, что я пойманъ съ поличнымъ, потому что въ то время, какъ Пэмбльчукъ проталкивалъ меня сквозь толпу, я слышалъ какъ нѣкоторые спрашивали: «Что онъ сдѣлалъ?» а другіе: «Какой еще молодой, но уже испорченный! сейчасъ видно, не правда ли?» А одна особа кроткаго и доброжелательнаго вида подала мнѣ даже книжечку, украшенную картинкой, представлявшую юношу, всего опутаннаго цѣпями, и озаглавленную: Для чтенія въ тюремной кельѣ.

Когда мы вышли изъ суда, то вернулись опять къ Пэмбльчуку. Сестра, воодушевленная двадцатью пятью гинеями, объявила, что мы должны непремѣнно пообѣдать въ трактирѣ «Синяго Вепря», и что Пэмбльчукъ долженъ отправиться въ одноколкѣ и привезти г-на и г-жу Гоббльсъ и м-ра Уопсля.

Такъ и сдѣлали, и я провелъ самый печальный день въ своей жизни. Всѣмъ, конечно, казалось, что я долженъ необыкновенно радоваться, и, что всего хуже, всѣ они отъ времени до времени спрашивали у меня, почему я не веселюсь. Что же могъ я имъ отвѣчать на это? Я увѣрялъ ихъ, что веселюсь — когда мнѣ вовсе не было весело.

Въ концѣ концовъ, когда я вернулся въ свою спаленку, то чувствовалъ себя истинно несчастнымъ и былъ вполнѣ убѣжденъ, что никогда не полюблю ремесло кузнеца. Когда-то я любилъ его, но теперь у меня были совсѣмъ другія желанія.

ГЛАВА ХIII

Нѣтъ болѣе горькаго чувства въ мірѣ — какъ стыдиться своего родного дола. Это чувство можетъ быть сочтено за черную неблагодарность, и наказаніе за него неминуемо и вполнѣ заслуженно; но чувство это тѣмъ не менѣе страшно горькое. — могу въ этомъ увѣрить читателя.

Родной домъ никогда не былъ для меня очень пріятнымъ мѣстомъ, благодаря характеру сестры. Но Джо скрашивалъ мою жизнь, и я вѣрилъ въ него. Я вѣрилъ въ то, что наша пріемная — самая нарядная въ мірѣ комната; парадная дверь казалась мнѣ таинственными вратами храма, гдѣ торжественные выходы совпадали съ жертвоприношеніями жареныхъ куръ; кухня въ моихъ глазахъ была верхомъ чистоты, хотя и не блестѣла великолѣпіемъ; я вѣрилъ въ кузницу, какъ въ яркій путь къ возмужалости и независимости. Въ какой-нибудь годъ все это перемѣнилось. Теперь все это было грубо и пошло, и я бы ни за что въ мірѣ не хотѣлъ, чтобы нашъ домъ увидѣли миссъ Гавишамъ и Эстелла.

Насколько я самъ виноватъ въ неблаговидномъ настроеніи моего ума, насколько въ немъ виновата миссъ Гавишамъ и моя сестра- не важно ни для меня, ни для тебя, читатель. Перемѣна во мнѣ произошла; дѣло было сдѣлано. Хорошо оно было или дурно, простительно или непростительно, но дѣло было сдѣлано.

Прежде мнѣ казалось, что въ тотъ день, когда я наконецъ засучу рукава своей рубашки и войду въ кузницу ученикомъ Джо, я буду благороденъ и счастливъ. Теперь это осуществилось, но я чувствовалъ одно, что покрытъ пылью отъ каменнаго угля, а на душѣ у меня лежали тяжелыя воспоминанія, передъ которыми кузнечный молотъ казался перышкомъ. Такъ какъ по годамъ я уже выросъ для школы внучатной тетушки м-ра Уопсля, то образованіе мое подъ руководствомъ этой нелѣпой женщины было покончено. Не прежде однако, чѣмъ Бидди передала мнѣ все, что знала, начиная отъ прейскуранта и кончая комической пѣсенкой, которую она когда-то купила за полпенни. Хотя пѣсенка эта была довольно безсмыслена, но, въ моей жаждѣ поумнѣть, я выучилъ ее наизусть самымъ серьезнымъ образомъ.

Всѣми своими познаніями я старался подѣлиться съ Джо. Мнѣ хотѣлось, чтобы Джо былъ менѣе невѣжественъ и грубъ, чтобы онъ былъ достойнѣе моего общества и менѣе заслуживалъ бы упреки Эстеллы.

Старая батарея на болотѣ служила намъ классной, а разбитая грифельная доска и кусочекъ грифеля были нашими учебными пособіями; къ этому Джо всегда присоединялъ трубку табаку. Я не замѣтилъ, чтобы Джо могъ когда-либо что-нибудь запомнить; каждое воскресенье онъ забывалъ то, чтб заучивалъ на прошлой недѣлѣ. Онъ курилъ трубку съ видомъ ученаго, точно считалъ, что шибко подвигается въ наукѣ. Милый человѣкъ, надѣюсь, что онъ не ошибался.