Блеск и коварство Медичи - [126]

— Мой господин, — послышался мягкий голос Бьянки.

Присутствие Бьянки накрыло его мягкой волной ее духов, запаха пышной плоти и шороха шелковых юбок. Однако Франческо хотел еще немного побыть в атмосфере, присущей комнате умирающего, наполненной запахами лекарств и очистительных процедур… последними запахами его сына.

Она стала на колени рядом с ним и снова промолвила:

— Мой господин, мое сердце переживает вместе с вами, но мы должны пустить сюда прислугу, чтобы его омыли и приготовили к погребению.

— Великая герцогиня сама омывала тела своих умерших детей. Неужели я не могу сделать то же самое?

Он ждал от нее протеста. Теперь я великая герцогиня.

Когда минул год со смерти Иоанны и официальный траур был снят, он устроил Бьянке роскошную свадьбу и пышную церемонию коронации. Она торжественно проехала по улицам Флоренции в колеснице, запряженной львами и усыпанной целым ворохом красных лилий. Со львами, конечно, пришлось повозиться, но благодаря усилиям их дрессировщиков все прошло хорошо. По обеим сторонам колесницы двигались две серебряные платформы, тоже украшенные лилиями и наполненные водой, по поверхности которой плавали белые лебеди, несмотря на всю свою грациозность, не отличавшиеся покладистым характером. Бьянка выбрала белого лебедя в качестве личного символа.

Он собственноручно помазал ее чело священным елеем и водрузил на голову корону великой герцогини. Венецианцы разом позабыли ее тайный побег с любовником, кражу отцовских драгоценностей, а также многолетнее позорное пребывание при дворе Медичи в качестве любовницы великого герцога. Наоборот, они тут же поспешили объявить ее верной и праведной дщерью республики. Ее брат в сопровождении целой толпы фаворитов приехал во Флоренцию, чтобы заручиться ее благосклонностью, и все придворные раболепствовали перед ней.

Что касается горожан, то все они, будь то члены гильдий или простой люд, а в особенности женщины, — все они ненавидели Бьянку Капелло. Иногда ему казалось, что он тоже испытывает к ней ненависть. По крайней мере, он понял, что питает неприязнь к великой герцогине Бьянке. Он все еще любил свою Биа, но с момента коронации Бьянки он видел ее все реже и реже. Франческо не понимал, каким образом свадьба — всего лишь несколько слов, сказанных священником, и устроенное по этому поводу торжество — могла настолько все изменить. Она была его любовницей целых двенадцать лет, и все это время он жаждал сделать ее своей законной женой. Но в тот момент, когда она наконец-таки ею стала, все резко изменилось.

Да, он ненавидел великую герцогиню Бьянку, белую лебедь. В это было страшно поверить, но это сущая правда.

— Разреши позвать служанок, чтобы они тебе помогли, — сказала она. Этот мягкий и нежный голос принадлежал не Биа. В нем сочетались обе женщины — и Биа, и Бьянка. — Они ждут за дверью со всем необходимым.

— Сестра Кьяра с ними?

— Нет, — ответила она уже голосом великой герцогини. Шелестя шелковыми юбками, она встала и отступила в сторону. — Зачем она тебе?

— Она ухаживала за ним всю его недолгую жизнь. Она очень его любила, как любила и его мать. Все это время она хранила ему верность, как никто другой. Иоанны с нами больше нет, и если есть кто-нибудь, кто может позаботиться о нем, как позаботилась бы родная мать, то это сестра Кьяра.

— Я тоже его любила, — возразила Бьянка. — Я помогу тебе. Неужели твой сын не заслуживает того, чтобы его омыла и обернула в саван великая герцогиня, а не дочка какого-то простолюдина?

Великий герцог положил тело своего сына обратно на кровать, встал на ноги и широко замахнулся рукой, невероятным образом переходя от самой теплой нежности к самому ожесточенному насилию. Удар пришелся прямо по ее губам, заставив ее качнуться в сторону. Когда-то один такой удар мог сбить ее с ног, но с того момента, как она стала великой герцогиней, она еще больше прибавила в весе. Да и его собственная нездоровая полнота изрядно замедлила его движения. Уже не так просто было сбить ее с ног, как прежде.

Когда-то один такой удар вызывал в нем сильнейшее возбуждение. Ему нравился вид покрасневшей кожи вокруг ее рта. Но этим утром он не чувствовал ровным счетом ничего. Она провела рукой по своим губам, с удивлением нахмурив брови. Она тоже ничего не чувствовала, кроме как боли от самого удара.

— Хорошо, мой господин, — сказала она. — Я пошлю за твоей колдуньей. Но если она дотронется до тела принца Филиппо, пусть это будет на твоей совести.

Она вышла, унеся с собой удушливый шлейф своих духов. Франческо снова склонился перед кроватью. Через какое-то время в комнату вошла сестра Кьяра.

— Ваша светлость, — произнесла она. Франческо не повернул голову, но по шороху ткани понял, что она присела в реверансе. За пределами лаборатории она делала это, как и любая другая женщина при дворе. Когда-то у нее получалось это очень неуклюже, но сейчас ее реверанс был безупречным, словно она родилась с этим умением.

— Прикажете помочь вам, ваша светлость, или принцу Филиппо? — негромко спросила девушка.

Он поднял на нее взгляд и увидел, что за какую-то долю секунды выражение ее лица успело поменяться. Ее широко распахнутые глаза и немного приоткрытый рот говорили о том, что она удивлена и смущена при виде его одного, неумытого, с растрепанными волосами. Вот чему она так и не научилась за все эти годы… Кстати, сколько лет она уже живет при дворе? Она появилась незадолго до смерти его отца. Значит, уже восемь лет. И за это время она так и не научилась скрывать свои эмоции.