Блеск - [5]

— Простите? — Рука Элизабет невольно дернулась к груди. Она уже чувствовала разливающуюся в груди благодарность, вытесняющую прежнее смятение. Именно такой дом Элизабет выбрала бы для себя: большой, но не претенциозный, основательный и крепкий, построенный по аристократическим стандартам Нью-Йорка.

— Скоро родится ребенок, — просто сказал Сноуден, — и я подумал, что пришло время обзавестись приличным домом для моей жены.

Элизабет во все глаза смотрела на здание, где будет растить ребенка, с каждой секундой обретая всё большую уверенность в том, что это идеальное место.

— О, спасибо вам, мистер Кэрнс, огромное спасибо, — горячо поблагодарила она, вновь обретя голос. Она заморгала, всё ещё не совсем веря в то, что это правда. «Мне чертовски везет, — напомнила она себе, — и следует неусыпно об этом помнить». Звуки дорожного движения к концу дня стали громче, а дома вокруг позолотил свет предзакатного солнца. На лице Элизабет все ещё играла искренняя улыбка, которая озарила его при виде дома. А затем Сноуден наклонился вперед и совершил беспрецедентный поступок. Он прижался губами ко рту Элизабет и поцеловал её.

Между ними никогда не было романтических порывов, и этот внезапный жест вновь изменил настроение Элизабет. Возможно, она выглядела такой же потрясенной, как и чувствовала себя, потому что Сноуден похлопал её по колену, как дедушка, упрекающий внучку за то, что она не идёт спать в положенный час.  

— Мы можем переехать, как только вы захотите, — официальным тоном произнес он, прежде чем наклониться и приказать кучеру отвезти их обратно в Довер, чтобы начать собирать вещи. На обратном пути Сноуден не смотрел на жену, и ко времени приезда домой Элизабет убедилась, что если в его поцелуе и была похоть, то это не более чем игра её виноватого буйного воображения.

Глава 3

Положение на Тихом океане тяжелое, поскольку, хотя испанцам и здорово досталось, американское командование не имело понятия о размере Филиппинских островов до того, как попробовало удержать в оккупации провинции с населением около двухсот или трехсот тысяч враждебно настроенных жителей. Согласно мнению некоторых знатоков военного дела, американских военных на островах почти вдвое меньше, чем необходимо, чтобы сохранять спокойную обстановку в регионе. В свете этих новостей решение представителей голубых кровей из нашего родного города отправиться на службу выглядит поистине героическим. Среди них мистер Тедди Каттинг и мистер Генри Шунмейкер, точное местонахождение полков которых засекречено из соображений безопасности…

Из колонки главного редактора «Нью-Йорк Империал», пятница, 6 июля 1900 года

— Поговаривают, что скоро войска отправят домой, — сказал полковник Коппер, наклоняясь к бочонку, чтобы освежить свой напиток из рома, сахара и листьев мяты. Бочонок стоял на отполированной светлой палубе парусника, который Генри Шунмейкер вел через Гаванский залив. На Генри была белая наполовину расстегнутая полотняная рубашка и светлые армейские брюки. На коже выступили бисеринки пота. Легкая щетина покрывала его аристократический подбородок, а темные волосы были напомажены и разделены на пробор. Когда Генри только вступил в армию, он старался всегда держать лицо гладко выбритым, но сейчас в этом не было смысла. — Домой, а потом на Филиппины — туда, где они по-настоящему нужны.

Хотя слово «домой» и привлекло внимание юноши, взгляд его чёрных глаз скользнул от массивных туч над серо-голубой водой, где под полуденным ветерком дрейфовали разнообразные суда, к корме парусника — там несколько военных намного старше Генри по званию шептались с красивыми местными девушками, а те едва скрывали скуку. Над головой развевались паруса цвета слоновой кости; погода ещё не начала портиться, хотя солнце светило не так ярко как раньше, а значит, не сегодня-завтра должен начаться шторм. Парусник, конфискованный у беглого офицера испанского флота, был в таком же хорошем состоянии, как и суда, принадлежащие семье Шунмейкеров, и хотя у штурвала Генри чувствовал себя удобно, сегодня ему не удавалось насладиться прогулкой под парусом. Он всегда любил такое времяпрепровождение, но Нью-Йорк и человек, которым он был там, сейчас казались ему чужими.

— Значит, нас отправят на Филиппины? — спросил он, держа одной рукой штурвал из полированного дуба, а другой сжимая свой стакан. Его старый друг Тедди Каттинг сейчас находился на Тихом океане. Они записались в армию одновременно, но их воинская служба разительно отличалась. Когда-то Генри представлял себе, что умрет именно на Филиппинах, а если не умрет, то познает настоящую опасность и поймет, что значит быть мужчиной.

Полковник поднял глаза, и его висячие усы приподнялись, когда он изогнул губы в улыбке.

— Какие-то солдаты поедут. Но ты не волнуйся, мой мальчик — тебя среди них не будет. — Когда полковник откинулся на устилавшие палубу подушки, в пристегнутой к его ремню кожаной фляге раздался плеск. Она, как и весь облик Коппера, наводила на размышления о небрежно-дорогой спортивной мужественности. Когда-то Генри обвинил Тедди в излишней серьезности, но теперь всей душой желал оказаться рядом с ним, лишь бы не в этой дурацкой компании, в которой пребывал сейчас. — Ты слишком важен для меня здесь.