Бледный всадник - [75]

Она смотрела на далекий холм, который словно сиял, озаренный последними случайными лучами солнца, падающими на него из-за горнила пылающих облаков на западе.

— Артур, — шепотом проговорила Исеулт. — Он был величайшим королем из всех, когда-либо живших на Земле. У него был волшебный меч.

Она принялась рассказывать мне истории о короле Артуре, о том, как он вытащил свой меч из камня, как повел на битву самых могучих воинов, а я думал, что то были наши враги, враги англосаксов. Однако теперь Авалон находился в Англии, и я гадал, призовут ли саксы через несколько лет, когда нами будут править датчане, на помощь своих потерянных королей и будут ли они рассказывать, что те были великими.

Солнце исчезло, и тогда Исеулт тихо запела на своем языке. Она объяснила мне, что это песня о короле Артуре, о том, как он прислонил к луне лестницу и сплел сеть из звезд, чтобы сделать плащ для своей королевы Гвиневеры. Голос Исеулт несся над сумеречной водой, скользил между тростниками, а у нас за спиной тускло горели в сгущающейся тьме костры датчан, охраняющих корабли. Где-то далеко выла собака, ветер дышал холодом и моросящим дождем, ерошившим черную водную гладь.

Исеулт перестала петь, когда перед нами встал Брант.

— Здесь будет великая битва, — негромко проговорила она, и ее слова застали меня врасплох.

Я решил, что она все еще думает об Артуре и представляет себе, как спящий король вырвется однажды из своей земляной постели.

— Разразится великая битва за холм, — продолжала она, — за этот крутой холм, и там будет белая лошадь, и по склону потечет кровь, и датчане побегут от сахсов.

Сахсами она называла нас, саксов.

— Ты видела это во сне? — спросил я.

— Да, видела, — ответила Исеулт.

— Значит, так и будет?

— От судьбы не уйдешь, — сказала она, и я ей поверил.

Тут нос плоскодонки царапнул по суше — мы причалили к острову. Уже стояла кромешная тьма, но на берегу горели костры, над которыми коптилась рыба, и в их неярком свете мы отыскали путь к дому Элвид, сложенному из стволов ольхи и покрытому тростниковой крышей. Я нашел Альфреда возле очага: король с отсутствующим видом смотрел на огонь. Элвид, двое воинов и сопровождавший нас местный житель чистили угрей в дальнем углу хижины; там же трое детей вдовы плели из ивовой лозы верши, а четвертый потрошил большую щуку.

Я присел у огня и стал ждать, пока его тепло оживит мои замерзшие ноги.

Альфред часто заморгал, будто удивился, увидев меня.

— Ну, что датчане? — спросил он.

— Ушли в глубь страны, — ответил я. — Остались только шестьдесят или семьдесят человек — охранять корабли.

Я скорчился у огня. До чего же холодно: неужели я когда - нибудь снова согреюсь.

— Там есть еда, — туманно сказал Альфред.

— Вот и прекрасно, — ответил я, — потому что мы с Исеулт умираем с голоду.

— Нет, я имею в виду, что на болотах есть еда. Ее хватит, чтобы прокормить целую армию. Мы сможем совершить на датчан налет, Утред, собрать людей и напасть. Но этого недостаточно. Я тут думал. Весь день думал.

Теперь он выглядел лучше, боль явно отпустила его. Я подозревал, что Альфреду требовалось время, чтобы подумать в тишине и покое, и он нашел все это в вонючей хижине.

— Я не собираюсь убегать, — твердо проговорил он. — Я не отправлюсь во Франкию.

— Хорошо, — сказал я, хотя мне было так холодно, что я почти не слушал его.

— Мы останемся здесь, — продолжал король, — соберем армию и отвоюем Уэссекс обратно.

— Хорошо, — повторил я.

Тут я почуял, что пахнет чем-то горелым. Очаг был окружен плоскими камнями, и Элвид пекла на них дюжину овсяных пресных лепешек; те края лепешек, которые были ближе всего к огню, уже почернели. Я передвинул одну из них, но Альфред нахмурился и жестом остановил меня, боясь сбиться с мысли.

— Вся беда в том, — сказал он, — что я не могу позволить себе сражаться в маленькой войне.

Я не представлял, каким образом мы можем сражаться в какой-нибудь другой войне, кроме маленькой, но промолчал.

— Чем дольше датчане тут остаются, — продолжал король, — тем крепче становится их хватка. А со временем люди начнут присягать Гутруму на верность. Я не могу этого допустить.

— Да, мой господин.

— Поэтому следует разбить датчан, — мрачно заключил он. — Не просто нанести им поражение, Утред, но разбить наголову!

Я подумал о пророческом сне Исеулт, но промолчал. А потом вспомнил, как часто Альфред заключал мир с датчанами, вместо того чтобы сражаться с ними… Однако вслух ничего не сказал.

— Весной к ним прибудет подкрепление, — добавил король, — и датчане станут растекаться по Уэссексу до тех пор, пока в конце лета их не станет больше, чем жителей самого Уэссекса. Поэтому мы должны сделать две вещи. — Альфред не столько говорил со мной, сколько размышлял вслух. — Первое, — он поднял длинный палец, — мы должны помешать им рассредоточить армии. Они должны сражаться с нами здесь. Надо удержать всех датчан вместе, чтобы они не смогли посылать небольшие отряды по стране и захватывать поместье за поместьем.

В этом имелся смысл. Сейчас, судя по тому, что мы слышали о мире, лежавшем за болотом, датчане совершали рейды по всему Уэссексу, но это сводилось лишь к тому, что они быстро налетали и хватали все, что попадется, пока это не схватили другие. Однако через несколько недель захватчики начнут искать места для поселений. И, надеясь приковать их внимание к болоту, Альфред вполне мог этому помешать.