Бледный всадник - [5]

Я сперва подумал, что ослышался.

— Что-что мне предстоит?

— Тебе придется предаться самобичеванию, — впервые подал голос Этельвольд и ухмыльнулся.

Мы с ним не были друзьями в полном смысле этого слова, но не один раз пили вместе, и, похоже, племянник короля испытывал ко мне симпатию.

— Ты должен будешь одеться как девчонка, — продолжал он, — встать на колени и унижаться.

— Причем сделаешь это немедленно, — добавил Вульфер.

— Да будь я проклят… — начал было я.

— Ты в любом случае будешь проклят, — прорычал здоровяк, выхватил у Этельвольда белый сверток и швырнул его к моим ногам.

То было одеяние кающегося грешника, и я не спешил поднимать его с земли.

— Ради Господа, парень, прояви хоть немного благоразумия! Ты ведь женат, и у тебя есть земли, верно? Ну подумай сам, что же будет, если ты не подчинишься приказу короля? Неужели ты хочешь стать беглецом, объявленным вне закона? Хочешь, чтобы твою жену отправили в монастырь, а твои земли забрала церковь?

Я уставился на Вульфера.

— Все, что я сделал, — это убил Уббу и сказал правду.

— Ты нортумбриец, — вздохнул Вульфер. — И я знаю, какие у нортумбрийцев обычаи, но пойми: здесь Уэссекс, и правит здесь Альфред. В Уэссексе ты можешь творить все, что угодно, только не мочиться на его церковь, а именно это ты только что сделал. Ты помочился на церковь, сынок, и теперь церковь собирается помочиться на тебя.

Вульфер поморщился, когда дождь сильнее забарабанил по парусине, и нахмурился, уставившись на лужу перед шатром. Он долго молчал, а потом повернулся и как-то странно на меня посмотрел.

— Ты думаешь, так важно, кто действительно убил Уббу?

Я и вправду так думал, но меня настолько удивил вопрос, заданный тихим и печальным голосом, что я не нашелся что на него ответить.

— Ты думаешь, смерть Уббы вообще имеет какое-то значение? — спросил Вульфер, и я не поверил своим ушам. — Даже если Гутрум заключит с нами мир, думаешь, у нас есть шанс победить?

Его грубое лицо внезапно исказилось отчаянием.

— Сколько еще Альфреду осталось править? Ведь не за горами то время, когда тут будут хозяйничать датчане!

И снова я не нашелся что ответить. Я увидел, что Этельвольд внимательно слушает. Он жаждал быть королем, но не имел приверженцев, и Вульфера явно назначили его стражем, чтобы юноша не натворил бед. Неожиданная откровенность Вульфера изумила меня до глубины души.

— Просто сделай то, чего хочет Альфред, — посоветовал мне он, — а потом постарайся найти способ выжить. Только это и может сделать каждый из нас. Если Уэссекс падет, мы все будем думать лишь о спасении собственной жизни, а пока надень чертов балахон, и поскорее покончим с этим.

— Мы оба наденем, — сказал Этельвольд, поднимая одеяние. И я увидел, что балахонов два, они были сложены вместе.

— Что? — прорычал Вульфер. — Ты пьян?

— Я раскаиваюсь в своем пьянстве. Или лучше так: раньше я много пьянствовал и теперь в этом раскаиваюсь. — Этельвольд ухмыльнулся мне и натянул через голову одеяние. — Я пойду к алтарю с Утредом, — приглушенно, сквозь ткань, заявил он.

Вульфер не мог его остановить, хотя знал не хуже меня, что Этельвольд попросту издевается над ритуалом. А еще я догадался, что Этельвольд делает это ради меня, хотя, насколько мне было известно, этот парень ничем не был мне обязан. Но я был ему благодарен, поэтому натянул чертово бабское платье и, бок о бок с королевским племянником, отправился на унизительную процедуру.

* * *

Для Альфреда я значил очень мало. Он вел счет крупным лордам Уэссекса, а за границей, в Мерсии, имелись другие лорды и таны, которые жили под властью датчан, но сражались за Уэссекс, если Альфред предоставлял им такую возможность. Все эти крупные землевладельцы могли собрать мечи и копья, могли привести королю воинов, готовых встать под уэссекское знамя с драконом, в то время как я не мог предоставить в его распоряжение ничего, кроме Вздоха Змея. Да, формально я был лордом, но Нортумбрия находилась далеко, и за мной не стояли люди, поэтому, так сказать, имел ценность в глазах короля только в перспективе.

Тогда я этого не понимал. Со временем, когда власть короля Уэссекса распространилась дальше на север, моя цена возросла, но тогда, в 877 году, я был ершистым двадцатилетним юношей, которого волновали только собственные амбиции.

Именно тогда я постиг, что такое унижение. Даже сегодня, целую вечность спустя, я помню всю горечь унижения, которую испытал во время церемонии покаяния. Почему Альфред заставил меня это сделать? Я принес ему великую победу, но он настоял на моем унижении. Так в чем же причина? Неужели все дело в том, что я помешал богослужению? Пожалуй, что да, но лишь отчасти. Альфред любил своего Бога, любил церковь и страстно верил, что Уэссекс уцелеет, если будет повиноваться церкви, поэтому он защищал христианство так же свирепо, как боролся за свою страну. И еще король любил порядок. Всему у него отводилось свое место, а я не вписывался в этот порядок, поэтому Альфред искренне верил, что если бы я пал к ногам Господа, то стал бы частью столь милого его сердцу порядка. Попросту говоря, король видел во мне непокорного молодого пса, который нуждается в хорошем наказании хлыстом, прежде чем будет допущен в свору дрессированных собак.