Бледный всадник - [131]

Враги начали оттеснять от нас этот фирд, а Свейн и его конники сеяли среди них панику. Фирд насчитывал восемьсот человек и считался крепким, но сейчас рассыпался на маленькие группки — люди сбились в них, чтобы попытаться защититься от галопирующих всадников, пронзавших их длинными копьями. На дерне лежали тела убитых. Некоторые из людей Осрика были ранены и сейчас пытались отползти на юг, как будто могли укрыться там, где вокруг древней земляной могилы собрались женщины с лошадьми. Но конники повернули и истыкали раненых копьями, а пешие датчане снова построились в клин, чтобы напасть на беглецов.

Мы ничем не могли им помочь, потому что все еще сражались с людьми Гутрума, явившимися из крепости. Мы побеждали в этом бою, но не могли повернуться спинами к врагу, поэтому кололи и рубили датчан, которые медленно пятились. А потом они поняли, что погибают один за другим, и я услышал крики на датском, что нужно вернуться в крепость. И мы позволили им уйти.

Враги отступили, а когда увидели, что мы их не преследуем, повернулись и побежали к зеленым стенам.

За ними, словно мусор на берегу после отлива, осталась куча трупов: шестьдесят или семьдесят датчан лежали в линию на дерне, а мы потеряли не больше двадцати человек.

Я снял с одного трупа серебряную цепь, с другого — два браслета, а с третьего — прекрасный нож с костяной рукояткой, украшенной на верхушке янтарем.

— Назад! — закричал Альфред.

И только когда мы отступили туда, откуда начали бой, я понял, что на правом фланге беда. Мы были центром армии Альфреда, но теперь стали его правым крылом, а то, что прежде являлось нашим сильным правым флангом, сейчас рассыпалось по полю боя в полнейшем беспорядке.

Многие из людей Осрика вернулись туда, где ждали женщины с лошадьми, и построились клином, чтобы их защитить, но большая часть фирда побежала дальше на восток, и преследователи разбивали их на все меньшие и меньшие группки.

Наконец Свейн отозвал своих людей назад, заставив прекратить преследование, но к тому времени уже почти все правое наше крыло исчезло. Многие из выживших были вытеснены с поля боя и не спешили вернуться обратно, не желая накликать на себя новую беду. Сам Осрик выжил и привел обратно к Альфреду двести человек, отступивших к тому месту, где стояли женщины, но это было все, что у него осталось.

Свейн снова построил своих людей лицом к нам, и я видел, что он произносит речь.

— Сейчас они вновь на нас двинутся, — сказал я.

— Бог защитит нас, — ответил Пирлиг.

На его лице виднелась кровь: это вражеский меч или топор, пронзив шлем, рассек кожу на голове священника; кровь запеклась на его левой щеке.

— Куда ты подевал свой щит? — сердито спросил я Этельвольда.

— Он здесь, все время был у меня, — ответил тот.

Этельвольд выглядел бледным и испуганным.

— Тебе полагалось защищать голову Пирлига! — прорычал я.

— Да ничего страшного, — попытался успокоить меня Пирлиг.

Этельвольд, похоже, собирался запротестовать, но внезапно дернулся вперед, и его вырвало. Я отвернулся от него.

Я был зол и разочарован. Страх, от которого крутило в животе, прошел, но сражение оказалось каким-то вялым, и проку от него, откровенно говоря, было не много. Мы отогнали датчан, которые нас атаковали, но не потрепали их настолько, чтобы они оставили поле боя. Я хотел ощутить ярость сражения, неистовое веселье резни, а вместо этого все оказалось скучной и трудной работой.

Во время битвы я высматривал Рагнара, боясь, что мне придется сражаться со своим другом, и, когда датчане вернулись в крепость, наконец заметил его: он вступил в сражение далеко от меня. А теперь я видел его на стене форта.

Потом я взглянул направо, ожидая, что Свейн поведет на нас своих людей, но тот вместо этого галопом помчался к крепости. Я подумал, что он, скорее всего, отправился к Гутруму за подкреплением.

Хотя битва длилась меньше часа, однако в ней наступило затишье. Некоторые женщины принесли нам воды и заплесневелого хлеба; раненые нуждались в помощи. Я обмотал тряпкой левую руку Эадрика, там, где лезвие топора рассекло его кожаный рукав.

— Топор был нацелен на тебя, господин, — сказал он мне, ухмыляясь.

Я завязал тряпку.

— Болит?

— Немножко ноет, — ответил он, — но не сильно. Вполне терпимо.

Эадрик сжал пальцы, увидел, что они действуют, и подобрал свой щит.

Я снова поглядел на людей Свейна, но те, казалось, не спешили возобновить атаку. Я увидел, как один из них опрокинул в рот флягу — уж не знаю чего — воды или эля; увидел, как впереди нас, среди трупов, внезапно сел какой-то человек. Это был датчанин, его заплетенные в косы волосы были завязаны узлами и украшены ленточками. Только что он казался мертвым, но теперь сел и негодующе уставился на нас, а потом словно зевнул. Датчанин смотрел прямо на меня, открыв рот, и вдруг изо рта у него выплеснулся поток крови, она побежала по нижней губе, намочила бороду. Глаза несчастного закатились, показав белки, и он упал на спину.

Люди Свейна все еще не двигались. Напротив нас выстроилось около восьмисот человек, и они до сих пор были левым крылом армии Гутрума, но теперь крыло это стало куда меньше, так как лишилось людей Вульфера. Я повернулся и пробился сквозь наши ряды, чтобы найти Альфреда.