Бледный всадник - [114]

Исеулт была с армией, она шла пешком вместе с Хильдой и Энфлэд. Последняя огорчила Эльсвит, настояв на том, что последует за Леофриком. Женщины вели под уздцы лошадей, на которых были навьючены щиты, продовольствие и запасные копья. Почти каждая женщина имела какое-нибудь оружие, даже Хильда, монахиня, хотела отомстить датчанам, которые над ней надругались, и несла длинный нож с узким лезвием.

— Бог да поможет датчанам, — сказал отец Пирлиг, когда увидел собравшихся женщин, — если эта компания до них доберется.

Теперь мы с ним трусили на восток.

Я приказал всадникам окружить колонну, и они поднимались на каждый хребет — так, чтобы все время держать друг друга в поле зрения. Они готовы были подать сигнал, если заметят врага, но врагов пока не было видно. Мы двигались пешком и верхом под весенним небом, по яркой от цветов земле, и священники с монахами не прерывали пения, а иногда позади них кто-нибудь из числа людей, следовавших за двумя знаменосцами Альфреда, затягивал боевую песнь.

Отец Пирлиг отбил такт очередной такой песни и широко ухмыльнулся:

— Думаю, Исеулт частенько поет тебе, так?

— Так.

— Мы, бритты, любим песни! Мне следовало бы научить ее каким-нибудь гимнам.

Увидев, как я нахмурился, он засмеялся:

— Не беспокойся, Утред, Исеулт не христианка.

— Вот как? — удивленно спросил я.

— Ну, она христианка, но только в данную минуту. Мне жаль, что ты не пришел на ее крещение. Вода была такой холодной! Я прямо весь продрог!

— Ты сам крестил Исеулт, но при этом утверждаешь, что она не христианка?

— Она христианка и в то же время нет, — с ухмылкой ответил Пирлиг. — Видишь ли, сейчас Исеулт христианка, потому что она среди христиан. Но она по-прежнему королева теней и никогда об этом не забудет.

— Неужели ты веришь в существование таких королев?

— Конечно верю! Всеблагой Боже, парень! Да ведь Исеулт — одна из них! — Пирлиг перекрестился.

— Брат Ассер называл ее колдуньей, — сказал я, — ведьмой.

А как же иначе? Он ведь монах! Монахи не женятся. Брата Ассера страшат женщины, если только они не кошмарные уродины — а таких он запугивает. Но покажи ему хорошенькую молодую девочку, и он становится таким, как будто его одурманили. И конечно, ему ненавистна сила женщин.

— Какая еще сила?

— Я имею в виду не только их груди. Господь свидетель, в грудях тоже достаточно силы, но есть у них и настоящая сила, власть! У моей матери имелась такая власть. Знаешь, Утред, она не была королевой теней, видишь ли, но была знахаркой и гадалкой.

— Она видела будущее?

Пирлиг покачал головой.

— Она знала, что происходит вдалеке от нее. Когда мой отец умер, она вдруг закричала. Закричала как сумасшедшая, потому что знала, что случилось. И она оказалась права — беднягу прикончил сакс. Но лучше всего моя мать владела искусством целительства. Люди приходили к ней за много миль, и неважно, что она родилась саксонкой, они все равно шли целую неделю, только чтобы она к ним прикоснулась. А я? Я получал такое прикосновение бесплатно! Она колотила меня, да еще как! И, осмелюсь сказать, я этого заслуживал, но она была настоящей знахаркой. Конечно же, священникам это не нравилось.

— А почему?

— Потому что мы, священники, говорим людям, что вся сила исходит от Бога, а если она исходит не от Бога, тогда она должна быть злом, понимаешь? Поэтому когда люди заболевают, церковь хочет, чтобы они молились и отдавали священникам деньги. Священники не любят того, чего не понимают; им не по нутру, когда люди идут к простой женщине, чтобы вылечиться. Но что еще делать бедолагам? Рука моей матери, да упокоит Бог ее саксонскую душу, была целительнее любой молитвы! Лучше, чем прикосновение к гостии! Я бы не стал запрещать людям приходить к знахарке. Мало того, я бы велел им к ней приходить!

Тут он перестал болтать, потому что я поднял руку, увидев какое-то движение на холме к северу от нас, но то оказался всего лишь олень. Я уронил руку и пришпорил лошадь.

— А твоя Исеулт, — продолжал Пирлиг, — ее вырастили так, что у нее есть сила, и она эту силу уже не потеряет.

— А разве крещение не смыло с нее эту силу?

— Вовсе нет! Оно просто сделало ее чуть-чуть холоднее и чище. Нет ничего плохого в том, чтобы помыться один или два раза в год. — Священник засмеялся. — Но там, на болоте, она все время боялась. Ты ушел, а Исеулт осталась одна, в окружении сплошных саксов, которые постоянно шипели: «Она язычница!» Ну и что же, по-твоему, бедняжке оставалось делать? Она хотела быть одной из них, хотела, чтобы люди перестали плеваться при виде ее, поэтому согласилась креститься. Кто знает, может быть, она и в самом деле христианка? Я бы возблагодарил Бога за такую милость, но я предпочитаю благодарить Его за то, что Он сделал Исеулт счастливой.

— Ты думаешь, она счастлива?

— Конечно нет! Она же влюблена в тебя! — засмеялся Пирлиг. — А быть влюбленной в тебя — значит жить среди саксов, верно? Бедная девочка. Она как красивая юная лань, которой приходится жить среди хрюкающих свиней.

— Какой ты красноречивый.

Пирлиг снова засмеялся, нимало не обидевшись.

— Выиграй эту свою войну, Утред, а потом забери Исеулт подальше от нас, священников, и подари ей множество детей. Она будет счастлива и в один прекрасный день станет воистину мудрой. Вот настоящий дар женщин — быть мудрыми; не многим мужчинам повезло иметь таких жен.