Бледный всадник, Черный Валет - [12]

Он бежал по черной, как кротовая нора, улице и в отчаянии бросался на каждую калитку или дверь. Все они были крепко заперты; окна слепы; стук безответен; никто не ждал и не желал приютить ночного гостя. У конюха начали заплетаться ноги. Он дышал, как загнанная лошадь. Сил почти не осталось… А за спиной раздавался неописуемый звук, нежный хруст, будто из лопаток росли слишком тяжелые крылья, тянувшие куда-то вниз, в глубины страшного сна. Невидимая кошка продолжала играть с мышкой.

Когда Мирон уже решил, что это конец, к нему на несколько минут вернулось пьяное мужество. Он прислонился к стене, выставил перед собой огромные кулаки и приготовился врезать… Кому? Да кому угодно! Тому, кто под руку подвернется…

Он прижался затылком к холодной мраморной плите. Это немного освежило его мысли. Мирон узнал улицу, дом и вспомнил даже плиту, пересеченную трещиной по диагонали. Он частенько проходил мимо и равнодушно сплевывал, понимая, что это не то место, где наливают. На плите была выбита надпись «Городское отделение Союза писателей», но конюху сейчас было все равно. Он отмахивался от летающих призраков и медленно передвигался вдоль стены приставными шажками, пока не ввалился в неожиданно распахнувшуюся дверь.

Кто-то жалобно ойкнул. Оказалось, что конюх сшиб по инерции лысого хлюпика, дежурившего в прихожей. Хлюпик взвизгнул, упал на четвереньки и зашарил по полу в поисках окуляров. Ничего удивительного — окулярам в Ине цены не было, не говоря уже о контактных линзах.

Мирон поспешно захлопнул за собою дверь, запер ее на засов и облокотился на перила, чтобы отдышаться. Ему несказанно полегчало. Присутствие очкарика придавало интерьеру замызганной прихожей какой-то домашний и в высшей степени безопасный вид. Лестница была тускло освещена единственной свечкой.

Конюх осмелел и почувствовал себя хозяином положения. Интеллигент явно был ошарашен и напуган его вторжением. Это означало, что Мирон поймал хмырька на чем-то нехорошем. Оставалось лишь правильно воспользоваться ситуацией. Тут пахло возможностью поживиться.

— Эй! — обратился Мирон к жертве аборта. — Какого хрена ты тут делаешь?

Очкарик уже водрузил оправу на мозолистую переносицу и прицепил дужки к огромным ушам. Теперь он стал похож на очень умного кролика. И притом чем-то недовольного кролика. Мирону немедленно захотелось схватить его за хилую шейку и слегка придушить.

— Па-а-азвольте! — возмутился интеллигент противным писклявым голосом. — Что ВЫ тут…

— Заткни пасть! — скомандовал Мирон, после чего приблизил ухо к щели между дверью и косяком и прислушался. Слава богу, показалось! На улице стояла тишина. Конюх чуть не подумал — «гробовая» — и поежился. Воспоминание о кошмарном звуке и унижении, пережитом возле дома Марии, были еще совсем свежими. Возникала просто непреодолимая потребность в самоутверждении.

— Я тебя слушаю. — Мирон возобновил прерванную беседу и для большей доходчивости легонько ткнул очкарика в солнечное сплетение. Тот опять ойкнул и свернулся в замысловатую фигуру, как придавленный дождевой червяк. Мирон дал ему прийти в себя, затем встряхнул.

Лязгнув зубами, очкарик промямлил:

— Вышел покурить…

Мирон не оценил юмора. Это была неудачная шутка. Табаком тут и не пахло, бабой тоже, да и здоровья у интеллигента едва хватило бы на пару затяжек и одну предсмертную эрекцию. Все ясно — лопух стоял на шухере. Что ж, если они все здесь такие, эти «писатели»… Мирон придал мозгляку положение, отдаленно напоминавшее стойку «смирно», и стукнул головой об стену.

На этот раз очкарик беззвучно расстался с сознанием. Конюх положил его в темном углу и взобрался по лестнице на площадку, от которой начинался длинный широкий коридор, заставленный по обе стороны бронзовыми бюстами на массивных основаниях из серого камня. Судя по всему, бюсты копировали верхние (и лучшие) головные части высоколобых импотентов, перепачкавших при жизни горы писчей бумаги (и это в те времена, когда катастрофически не хватало даже туалетной!). Мирон питал к представителям этой породы стойкое отвращение и здоровое презрение — ко всем без исключения. Толку от них было меньше, чем от козлов. Козлы хотя бы делали козлят…

Конюха разобрало любопытство. В этом здании он очутился впервые. Отовсюду доносились какие-то шорохи и шепотки, но Мирон теперь не пугался — это шалили не привидения, а гораздо более плотные и вонючие существа.

Да, интересные дела тут творятся. Очаг культуры, мать ее! Происходят какие-то сборища — посреди ночи, за закрытыми ставнями и задернутыми шторами. Знает ли об этом Начальник? Мирон готов был поспорить на свой детородный орган в комплекте с подвесным хранилищем генофонда, что не знает. Вот и славненько! Это означало, что у конюха появился шанс отличиться. Повысить свой статус. Он вцепился в шанс зубами. Не убирать же всю жизнь лошадиное дерьмо!..

Он крался мимо бюстов к ближайшей двери и озирался по сторонам, стараясь не упустить ни малейшей детали. Он был увлечен своей новой ролью. Он хотел предоставить Начальнику исчерпывающую информацию.

Стены были увешаны табличками с бессмысленными, с точки зрения Мирона, заклинаниями типа «Знание — сила», «Красота спасет мир» или «Человек — это звучит гордо». Мирон скептически хмыкнул и нагнулся, пытаясь заглянуть в замочную скважину. Увидел он немного, но достаточно, чтобы сделать далеко идущие выводы.