Бледный - [19]

— Вот что… — сказал он, сводя брови, так что лоб пересекла морщина. В следующий миг он сбежал вниз, перебирая ногами в бриджах. — Ты, Петя, все-таки должен зайти.

— Нет.

— Ради меня и Лены.

Девяткин дивился Владу, и сестру-то видевшему редко, а его за десять лет — и вовсе несколько раз. Кроме этикетных фраз и пожатия вялых рук Девяткин не удостаивался от него внимания. На семейных обедах Влад на него не смотрел. Бензокосилку можно считать насмешкой, обнажавшей скрытое отношение. «Муж-мальчик, муж-слуга из жениных пажей…» — Девяткин чувствовал, что Влад рассматривает его именно под таким углом. Взятый в семью примак — вот что подчёркивала бензокосилка. Нынешнее внимание Влада и поражало, и настораживало. Девяткин глупцом не был. Обещанный пост директора, понимал он, — это фраза, не лучше прочих. Да, он мог получить пост — спустя лет десять, на то время, пока Влад не сыщет более подходящую личность, какую-нибудь пробивную мисс, как нынче в моде, чтоб совмещать приятное с полезным. Всё это очевидно. Плюс у Девяткина проблемы. Он напрягся и даже готов был, буркнув под нос «прощай», влезть в «Форд». Мешало сознание, что он мог бы помочь себе, и не только сближением с Владом. Может быть, в доме заговорят о сбитой девушке, и он тогда выяснит, как его видели. Видел ли тесть, что он клал руку на ноги спутницы? Он мог бы сам начать обсуждение, рассказав о следователе. Он и должен всё рассказать, раз член семьи.

— Хорошо, — согласился он.

— Жду.

Влад пожал пальцами его руку и зашагал вперёд. Швейцар распахнул дверь. Оба попали в зал с лестницами. На первом этаже — несколько дверей с бронзовыми ручками. Телохранители встали с кресел, Влад махнул им.

— Переоденусь? — сказал он и устремился наверх.

Девяткин, пройдя в гостиную, сел у шкафа с книгами во всю стену. На столике пачка журналов, подле лампы сигары. Тесть имитировал быт лорда или дельца. Дом стоил около сорока миллионов и построен был действительно на века — фундамент чуть ли не гнейсовый, а фундамент, считал тесть, это главное. С расчетом на внучку. Был у него и другой внук, Дима, сын Влада, — мальчик, к нему дед должен был бы испытывать чувства большие. Но прикипел к Кате, и именно из-за Девяткина, чья бедность давала возможность держать внучку всегда почти при себе. Дима в Англии, с Димою был отец. Лена же, получавшая лишь карманные деньги, а остальное в виде подарков, переложила труд воспитания на деда. Чувств Девяткина никто не учитывал. Да и сам он не посмел бы стать меж тестем и внучкой, зная, что розовый дом-дворец на участке в пару гектаров наследует Катя с матерью. Статус няньки, укладывающей дочь спать, побуждал к карьере. Вчерашний крах, бывший бы для иных только поводом взгрустнуть, казался Девяткину погребальным звоном. Что-то отрывало его от мира, вышвыривало из схем, сводило к функции, без которой мир смог бы существовать. Девяткин знал: умри он — и ничего не изменится, словно его и не было. Как-то раз услышал, на вечере за спиной сказали: «Глянь, муж Гордеевой». — «Кто он?» — «Так, мелочь банковская».

Девяткин встал и прошёл к окну взглянуть на «Форд», клумбы, туман на лужайках.

В тумане таилась сила, сжиравшая перспективы и навлекавшая беды. Туман отделял его ото всех…

По сути, он здесь на правах прислуги и может быть изгнан в любой момент…

В студенчестве он курил — и вновь захотелось курить. Он, взяв сигару, увидел собственное отражение в зеркале: ссутулившийся тип в костюме с галстуком, тусклый взгляд… вид бледный, смутный. Вдруг за спиной мелькнуло что-то схожее с клоуном. Он вздрогнул, почувствовал, как замерло сердце. Дверь отворилась, возникла подруга Лены, Дарья Завадская, в сиреневом платье и с седой причёской. Она закурила и плюхнулась на диван, нога на ногу. У её кожи был нежно-фиолетовый оттенок — она единственная из подруг Лены не выносила солярии, предпочитая дождь. Она сама казалась духом ненастья, в яркий день пряталась по углам, будто лучи выдавали некую проницаемость её плоти. По той же причине любила она подвальные бары с куревом — генерировать дымку.

— Что делаешь? — спросила она.

Он бросил сигару.

— Поговорим? — спросила Дашка, как её обычно называла Лена.

Завадской она была по мужу, с которым выгодно развелась, отбив себе, вроде бы, пару миллионов. Достался ей и дом, но дом она продала, а деньги давала в рост. Она слыла сплетницей, но, когда её укоряли, требовала доказать, что сплетня недостоверна. Сказанное ею всегда отражало факт, ясный, публичный, но не замеченный ни одной душой, кроме неё. Факт вроде бы без последствий, но, повторённый её устами, он тянул за собой воз проблем. Встречались с ней, чтобы узнать о других, надеясь утаить своё. Девяткин её опасался, веря, что Дашка разносит слухи о его ничтожности… Впрочем, сейчас он не только от тестя, но и от Дашки мог получить «инфу». Тем более, её принуждать не надо — сама начнёт.

— Как дела?

— Блеск! — сказал он, плюхнувшись в кресло.

— Мне Влад велел развлечь тебя. Прибыл ты, мол, зачем-то.

Девяткин хмыкнул.

— Дочь привёз? Леди? Мавр сделал дело и может уйти?

Он не ответил.

— И… — продолжала она.