Бледно-серая шкура виновного - [85]

любившая тебя Пусс».

— Что-то случилось? — раздался голос. Я поднял глаза на Мэри Смит, понял, что она спрашивает не в первый раз.

— Нет. Просто письмо от старого друга.

— У тебя странный вид.

— Должно быть… потому, что старый друг решил простить старый долг.

Я встал, взял бутылку, наполнил ее бокал. Она подняла его и произнесла тост:

— За неоплаченный отпуск. Боже, какая была замечательная работа! Какая сладкая и роскошная жизнь, милый. Но знаешь, порой сигналит инстинкт. По-моему, у Санто начинаются и другие проблемы. По-моему, он собирается покрепче натянуть вожжи, чтобы удержаться, и задохнется, утратит стиль, а через пару лет про него, как про многих других, скажут: «Вы только посмотрите, во что он превратился».

В письме Пусс сказано: «Отсюда начинается настоящая чернота, и надолго».

Я чувствовал, как у меня упало сердце. Покатилось вниз и теперь там останется.

Я смотрел на Мэри Смит, словно никогда ее раньше не видел. Она сидела с тайной удовлетворенной улыбкой, думая о своих пожеланиях Гэри Санто. Пила из бокала маленькими стрекозиными глотками. Край юбки доходил до середины бедер. Роскошные ноги с медовым загаром закинуты одна на другую. Ранний дневной свет, лившийся в иллюминаторы, падал на блестящие темно-каштановые волосы. Таинственные ресницы скрывали живую пластиковую зелень, уголки пухлых губ изогнулись в сокровенной полуулыбке. Поднялась, прошлась, разглядывая этикетки пластинок на полке возле проигрывателя, спросила:

— Может, выпьем под музыку?

Я послушно поднялся и, стоя возле нее, осознал, что все ее внимание вдруг на чем-то сосредоточилось с такой полнотой, что она позабыла о моем присутствии, не слышит музыку. Застыла, глядя вбок через палубу в сторону пристани, и, проследив за ее взглядом, я увидел Героя, шатающегося в одиночестве в поисках свежей добычи, поигрывая мышцами плеч, заткнув большой палец за широкий кожаный, туго затянутый ремень.

Взглянув на нее, я заметил, как припухают теперь приоткрытые губы. Она смотрела на Героя, дыша медленно, глубоко, прикрыв глаза, слегка покачивая головой.

Потом повернулась ко мне и, казалось, не сразу припомнила, кто я такой.

— Милый, — сказала она голосом ниже обычного, с хрипотцой, — ничего, если я откажусь от обеда? Спасибо за выпивку и за развлечение. Спасибо, что не позволил врезать мне по зубам. Кажется… я заметила своих друзей. Как-нибудь в другой раз, милый. У тебя чудный корабль.

Надела огромные черные солнечные очки, поставила пустой бокал, улыбнулась, ушла. Я вышел на палубу, глядя, как она заторопилась к Герою Помахивает сумочкой. Быстро цокает по бетону острыми каблучками Быстро колышется роскошная темная грива Незаметно и напряженно покачиваются бедра Я догадывался, что она чувствует на ходу шелковистое соприкосновение размягчившихся бедер, щекочущее возбуждение кожи, тяжелый ком внизу живота, невозможность как следует глубоко вдохнуть, цокает каблучками, спешит оказаться под зверским, неустанным и равнодушным молотом Героя, снова стать молочным поросенком, забитым в постели, отдать все силы до опустошения и хромоты, как прежде.

И я медленно побрел к судну Мейера, сел на койку, обхватив руками голову, пока он читал письмо Пусс Дочитал, откашлялся, охнул, вытер глаза. Я сказал ему, что мы возьмем его маленькое прогулочное судно, способное уйти по морю дальше плавучего дома, подцепим на буксир «Муньекиту», направимся как можно дальше к Эксума-Ки — куда только можно на этом судне дойти, — а потом еще дальше к Литл-Долл. Сказал, что до тошноты сыт мини-женщинами, мини-юбками, мини-любовью, мини-смертью и своей собственной мини-жизнью. Мне необходимы пустые песчаные отмели, яркие рифы, жаркое солнце, проворная рыба, а когда придет время для разговоров, можно будет немножечко поговорить.

И Мейер ответил:

— Тогда помоги мне, берись за линь, поведем корыто на заправку, зальем баки доверху.