Бледная графиня - [25]

– Енс, – продолжал старый пастух, – где-то на стороне заработал и хлебнул в портерной пива и домой принес пару бутылок – надо же поделиться с женой. Енс – хороший муж…

– Все это прекрасно, милейший Гильдебранд, но ведь вы собирались сообщить нам нечто, касающееся молодой графини.

– А вот подождите, расскажу все по порядку. За пивом незаметно пробежало время, и был уже девятый час, когда я отправился восвояси. Едва я вышел на улицу, началась гроза, но мне уже не хотелось возвращаться, надо было идти домой. Непогода разгулялась вовсю. Я поднялся наверх и свернул на дорогу, ведущую к замку мимо трех дубов. Потом я подумал про себя: пойду-ка лучше кустами, это будет ближе. Я свернул и тут увидел на дороге двоих…

– Двоих? – нетерпеливо переспросил Бруно, между тем как Ленц быстро записывал показания пастуха. – Кого же это? Кого вы увидели на дороге?

– Я не видел их лиц, но различил голоса. Они разговаривали друг с другом. Это были молодая графиня и лесничий Губерт Бухгардт.

– На пути от трех дубов к замку?

– Да-да, как раз там.

– Вблизи того места, где дорога идет вдоль обрыва, не так ли, Гильдебранд?

– Нет, намного ближе.

– Вы не ошиблись, Гильдебранд? Ведь было очень темно.

– Ужасная темень, хоть глаз выколи. Но я слышал, как они разговаривали, называли друг друга по имени, а уж дочку-то покойного графа я всегда узнавал по голосу. Будьте спокойны, сударь, ошибки здесь быть не могло. Они говорили громко, особенно молодая графиня.

– Вы помните, о чем они говорили?

– Слово в слово. «Я не хочу, чтобы вы меня провожали, я пойду одна», – сказала молодая графиня и с таким негодованием, какого я никогда не замечал в ней. А лесничий в ответ: «Я вам хотел только сказать, что привело меня сюда». А молодая графиня ему громко так и раздраженно: «Не хочу ничего более слышать, ступайте к себе домой». По всему было видно, что она очень рассердилась на Губерта. А он ей: «Тогда произойдет несчастье».

– Вы точно слышали, Гильдебранд? – спросил Бруно, крайне удивленный неожиданным признанием, которое могло наконец пролить свет на это темное дело. Тем более что Губерт совсем недавно утверждал, что не видел Лили и не говорил с ней.

– «Тогда произойдет несчастье» – это были его последние слова, – подтвердил старый пастух, оказавшийся теперь самым главным свидетелем. – А потом все стихло.

– И больше вы ничего не слышали?

– Немного погодя будто бы кто-то закричал, и больше ничего.

– Сколько приблизительно времени прошло от последних слов лесничего до крика? Постарайтесь припомнить как можно точней, Гильдебранд, это очень важно.

– Сколько времени? Пожалуй, от того места, где они говорили, до того места, где раздался крик, по времени не меньше тысячи шагов, – ответил пастух, поняв смысл вопроса следователя. – Я не обратил особенного внимания. Кто бы мог подумать, что случится такая беда.

– Вы не проходили мимо обрыва?

– Боже упаси, я пошел кустами.

– Можете ли вы подтвердить свои слова под присягой, Гильдебранд?

– Под присягой? Отчего же нет? Все, что я вам сейчас рассказал, – истинная правда.

– Господин Ленц, прочтите свидетелю его показания, и пусть он распишется.

Показания были зачитаны, однако подписать их Гильдебранд не мог, так как, по его словам, разучился писать буквы, а скорее всего, никогда и не умел. Пришлось ограничиться тремя крестами.

Бруно и Ленц письменно засвидетельствовали его знаки и сказали пастуху, что он свободен. Гильдебранд подал Бруно и секретарю жесткую, темную ладонь и ушел.

Показания этого свидетеля были чрезвычайно важными. Они, если можно так выразиться, послужили основанием для дальнейшего следствия. Неожиданное свидетельство дало делу совершенно новый поворот. Против лесничего Губерта появилась очень веская улика, и Бруно уже не мог так определенно думать о его невиновности.

Прежде всего он решил еще раз допросить Губерта и вскоре после ухода Гильдебранда поручил Ленцу опять привести к нему лесничего.

Губерт был дома. Сначала он отказался идти наверх, но Ленц сумел уговорить его, так что он в конце концов хоть и неохотно, но все-таки поднялся в приемную следователя.

Старый и опытный секретарь Ленц был теперь убежден в виновности Губерта и потому при повторном допросе записывал очень подробно, стараясь не упустить ни слова из речей подозреваемого.

– Хорошо ли вы помните те показания, которые дали вчера? – спросил Бруно лесничего.

– Конечно, – сказал Губерт. – Я от своих слов никогда не отказываюсь.

– Следовательно, вы настаиваете на вчерашних показаниях?

Страшен был в эту минуту вид Губерта: мертвенно-бледное лицо его представляло резкий контраст с рыжей бородой, запавшие глаза горели лихорадочным блеском, и взгляд их, обращенный на Бруно, был пугающе мрачен.

– Да, настаиваю. С чего бы мне отказываться от собственных слов?

– Подумайте еще раз: соответствовало ли действительности все то, что вы говорили вчера? – увещевал его Бруно.

– Тут и думать нечего, все было так, как я сказал.

– А помните ли вы слова молодой графини: «Я не хочу, чтобы вы меня провожали, я пойду одна»? – сказал Бруно, повышая голос и пристально глядя на лесничего.

Слова эти произвели на Губерта странное впечатление. Он уставился на Бруно, как бы не веря своим ушам.