Блаженство по Августину - [23]

КАПИТУЛ III

Шестой и седьмой дни в февральские ноны. Железорудные копи Ферродика.

Благороднейший провинциальный эквит Флакк Секстиллиан Магон превосходно управлял имперскими железными рудниками Ферродики, безраздельно владел необозримыми землями в предгорье и за горами, а также значительной половиной всего тевестийского металла-орикалькума, идущего на оружейно-кузнечные нужды южного лимиса. Потомственный римский всадник-эквит Флакк Магон славился неисчислимым богатством, изнеженным сибаритским образом жизни и, как ни странно, приверженностью ученым натурфилософским занятиям, в том смысле, в каком их определил Лукий Анней Сенека.

Однако достославный Флакк из Тевесты именовал себя отнюдь не языческим философом-стоиком, а последним римским эпикурейцем-эмпириком, практическим физиком и физиологом. Притом столь несхожие по взглядам первенствующий в Нумидии престарелый епископ Мегалий из Каламы и сравнительно молодой предстоятель Тевесты епископ Фаворин вовсе не отказывали ему в номенклаторском звании добронравного христианина и великодушного жертвователя на Церковь Христову.

— …Признаться, мой просвещеннейший прелатус Аврелий, мне не составило неимоверных усилий доподлинными цитатами убедить добрейших епископов Мегалия и Фаворина в том, что Эпикур был гораздо большим и лучшим христианином по сравнению с Платоном, кого наши достопочтенные теологи вот-вот запишут в языческие апостолы веры Христовой либо же уравняют в правах с ветхозаветными израильскими пророками.

Тем не менее тебя, Аврелий, в том уверять я не дерзну. Если с удовольствием, воистину с эпикурейским наслаждением, прочел, как ты око за око, зуб за зуб ветхозаветно распатронил академиков Порфирия и Плотина. Ни-ни-ни, не посмею… не с тобой, мой преподобнейший сотрапезник и собеседник, мне, недостойному и скудоумному, тягаться в богословском полемическом диспуте…

Застольной беседой с образованным и радушным гостеприимцем Аврелий искренне и душевно наслаждался, может статься, и радовался ей в глубине души, не подавая о том виду. Кесарская роскошь и царская пышность жилища Флакка ему не досаждали и не беспокоили. По-настоящему умному человеку можно снисходительно простить очень многое, коли он духом силен, состоятелен и праведен в истинном католическом вероисповедании.

Как мирское богатство, так и апостольская бедность в равной степени дозволительны людям от Бога мудрым, понимающим в познавательном обетовании Его. Ибо богаты они прежде всего духовно и познавательно. Раз так, то и не имеет нарочитого значения прикладывается ли малейшая дробная частица телесного и плотского или же она вычитается из огромнейшей суммы их веры, мудрости и понимания.

Обедали и беседовали два именитых нумидийских мужа Аврелий Августин и Флакк Магон только вдвоем в прихотливо и затейливо разубранном триклинии горной виллы Ферродика. Прислуживали им за столом лишь двое молчаливых рабов — нет, скорее, оба вольноотпущенники. Оба почтенного возраста с важными лицами и пристойной обходительностью, знающих себе цену и достоинство верных незаменимых клиентов могущественного хозяина-доминуса.

В третьих сотрапезниках присутствовал кот Гинемах, но по причине скотьей бессловесности и природной кошачьей сознательности в застольный ученый разговор он тоже не вмешивался, мясных запашистых кусков не выпрашивал, на закуску удовольствовавшись плошкой овечьего молока и летним теплом в доме.

— …У меня дома в Ферродике круглый год царит вечное райское лето, потому что подается термальная подземная вода, и жилые покои отапливаются тождественно тепидарию в моих домашних термах. А холодный водопровод из медных труб и клоака мною проведены и на поварню для рабов…

Насчет того самого гостеприимного патрона умный кот Гинемах крупно ошибся, поначалу приняв его за раба или бедного клиента. Поскольку доминус Флакк вышел встречать почетного гостя с мрачной недовольной миной в кожаном переднике, сквозными дырами прожженном в чертовой дюжине мест, в грязнейшей вонючей рваной тунике, измаранной чем-то дурнопахнущим и для тонкого кошачьего нюха, и отвратительно грубому человечьему обонянию.

Как ни странно, отвратный человек-фабер с явно хозяйской повадкой ничуть не демонстрировал фальшивого рабского избыточного почтения и угодливости к высокочтимому гостю. К тому же нарочно не скрывал лицеприятного доброжелательства к доминусу Аврелию, начал обаятельно улыбаться, поглаживая себе по кругленькому животику, как если бы он уже в меру сытно и вкусно отобедал. Хотя приветственную речь держал без церемоний, с легкой насмешкой:

— Будь здрав, святейшей прелатус Аврелий! Идем поскорее в мои непритязательные деревенские термы. Нам с тобой станет не лишним омыться. Тебе, преподобнейший, — с дороги, а твоему малопочтенному гостеприимцу, небезызвестному рудничному операрию, фаберу, металлургу и демиургу Флакку — после зловонных демонских опытов с камнями, металлами и едкими жидкостями.

Касательно неприхотливости и сельской незатейливости в его банях демиург и воистину тавматург Флакк подпустил немалую риторическую литоту, сколь скоро пренебрежительное уничижение превосходит иную гордыню. Пожалуй, его банное сибаритское обрамление дивно напоминает по убранству и удобствам римские термы принцепса Каракаллы. С той лишь разницей, что тут богатейшее мраморное великолепие, чудесный артистический комфорт, щепетильная изысканность высокой культуры предназначены услаждать присносущий минимум избранных гостей, но совсем не толпы несметные плебеев и патрициев, оптиматов и популяров, по-республикански общенародно и представительно смывающих человеческую вонь, грязь и усталость в самых знаменитых и раздольных банях Вечного Города.