Блажен, кто смолоду был молод - [10]

«Академик» изобрел свою теорию о выпуклостях лба и зависимости от них ума. Он поработал на примере их класса, и что-то там у него сходилось. Не подходят только комсорг Рэд и он сам: по своей теории он оказывается дураком. «Смешно, Володя!» В другой раз он развивал свою собственную теорию о культуре: разные степени культурности, культура до революции и теперь. Сошлись на простом: для повышения культуры необходимо повышение сознательности.

Однажды «академик» огорошил пришедшего к нему Колесова:

— Вот что, Колес, у меня отец умер.

Долго молчали. Потом Володя начал:

— В нашей стране раком болеет каждый десятый. Мне об этом рассказывал мой дядя – врач, начальник академии. Очень умный человек, в детстве уроков не готовил, теоремы у доски доказывал сам, не читая учебников. Очень прямой человек и говорит свободно любому начальнику, в споре его никто не переспорит, разбивает в пух в и в прах. Добывает все, что нужно для больницы: инструменты, ремонт.

Помолчав, добавил:

— Вообще, дядя этот – мой идеал. Я решил идти в военно-медицинскую академию, дядя поможет поступить. Впрочем, сама медицина меня мало увлекает, тут больше экономические причины.

Они вместе прошли серию увлечений. Вместе начали заниматься фотографией. «Академик» достиг высокого искусства в этом деле, а он охладел, занимался от случая к случаю. Вместе овладевали шахматами, сначала были наравне. Затем «академик» взялся за шахматную литературу, сам строил игровые сюжеты, получил первый разряд. Больше он с ним в шахматы не играл. Отмечал превосходство «академика», без зависти, по факту.

Еще один друг, «артист» Валера, его отец тоже погиб на войне, весело рассказывал:

— Мать женится на каком-то Михаиле Иваныче. Хороший морж, жаль только, что долго живет. Любит выпить, при этом всегда вспоминает, где, когда, с кем и как выпивал. Хуже всего, что она меня на него променяла. Купила с получки булочек, пирожков, смачно так, и все это – Михал Иванычу, а я с братом ходим вокруг стола, да зубами ляскаем. Или вот мне нужно спортивки купить, я каждый раз со своей пенсии требую, а тут придут Михал Иваныча родственники, крестины какие-нибудь справлять, мать на это денежки дает, а мы с братом зубы на полку… Один раз я ушел из дома часика в три ночи, разозлился здорово, мать в одной рубашке бегает: Валерик, Валерик, ты куда? Я собрал свои шмотки, съестного прихватил и ушел. Хотел было к сестре пойти, да неудобно как-то, семейный скандал… шум поднимется. Пошел тогда по Литейному, по Невскому… Приятно так, на улице ни души, идешь от часов к часам и по минутам считаешь. И время так медленно шло, подходишь к часам, что такое – минуты три только прошло. Замерз я порядочно, пошел в одном пиджачке, а ночь такая холодная. Ну, пришел в школу в 8 часов и заснул на парте.

Валера заболел:

— Не хватает дыхания. В диспансере мне опротивели постные морды докторов – ну ведь же ни черта в медицине не понимают, — улыбаясь, — у меня туберкулез, и скоро я покончу с собой. Лежу целые дни дома, играю с ребятами в «козла», курю, слушаю «Голос Америки» и Би-би-си.

Пересказал исповедь перебежчика, бывшего убежденного ленинца, наказанного за комбинации с хлебом, боровшегося 10 лет с «тиранией». Тут все ясно.

Валера втянулся в художественную самодеятельность. Бывшая артистка поставила силами учеников двух школ, мужской и женской, спектакль «Как закалялась сталь». Валера – Павка Корчагин. Дальше – Варлаам в «Борисе Годунове». Загорелся, настроился на театральный институт.

«Биолог» Юра тоже артистическая натура. Ангельски красив: льняные вьющиеся волосы, нежная девичья кожа. Внешность – от мамы, известной писательницы Веры Пановой. На экзамене по литературе ему достался образ Веры Павловны. «Что делать» он не читал. Один раз сказал «Вера Федоровна». Ребята пригнулись к партам, сдерживая смех – он назвал отчество своей мамы. Вдруг его занесло: Вера Павловна, мол, полюбила особенного человека – Рахметова. Фатинья поправила – Кирсанова. Поставила пять. Сам он не гонится за отметками.

С «географом» Игорем Колесов сошелся на общем интересе к книгам и кино.[4] Книги начали коллекционировать, киноартистов пофамильно помнили по всем ролям: у этого особый проникновенный взгляд (Ванин), у другого – потрясающая перевоплощаемость от трагика до комика (Черкасов). Игорь в восторге от Лидии Смирновой («Моя любовь»):

— Какая она симпонпончик!

Колесов удивился: оценивал актрис по таланту, а не по их плотской красоте, по сексапильности (этого слова тогда еще не было).

14 лет – возраст вступления в комсомол. Колесов вступал вместе с другом Ремом. В Смольнинском райкоме комсомола, уже принятые, они посмотрели друг на друга: «Конечно, нет какого-то большого восторга, но все-таки приятно».

Кстати, его полное имя Ремир – вполне русское имя, сокращенное от «Революция мира». Отец Рема, военный, член партии, в которой в 1932 году еще не были изжиты троцкистские грезы.

Колесову дали комсомольское поручение: пионервожатым в шестом классе. Небольшая трудность: ходить в школу к концу их второй смены. Гораздо большая трудность: непонятно, что делать. Повезло: там нашлись активисты, которые сами себе нашли общественные занятия. Потом его перебросили на третий класс. Малолетки буквально облепили вожатого: вопросы, рассказы, что будем делать. Начал со стандартного: выпустим газету. Куча заметок. Оказалось, все на одну тему: у нас в классе есть хулиган, варианты – трус, лентяй и т. п. Без фамилии. Понятно о ком – из прильнувших к нему в общей толпе он был узнаваем. И пионервожатый растерялся. Ему было 15 лет, и он не умел жить. Не знал, что делать в этом случае и вообще, что делать вожатому. Может быть, организовать спорт, игры… Еще несколько раз он сходил в класс, потом перестал. «Слаб я, нерешителен». Придумал себе оправдание: вырос без отца в женской среде. Припомнились слова жалкого Барона: «У меня, наверно нет характера». И совет Сатина: «Заведи, заведи характер, вещь полезная».