Блатные из тридевятого царства - [11]

   Старобок бранился щедро и изобретательно. Но вскоре поток ругательств пошел на убыль, стало ясно -- палач остался без работы. Князя не перебивали, чего судьбу лишний раз пытать, язык устанет, сам заткнется. Закончил Старобок вполне мирно, оно и понятно, даже папа Карло знал, что в деле воспитания подрастающего поколения главное -- не перегнуть палку и не наломать дров, снял немного стружки и достаточно.

   -- Все в штрафную сотню, хватит задарма на казенных харчах отъедаться!

   Евсей набрался смелости и спросил:

   -- А чего делать-то станем, Князь-батюшка?

   -- Завтра узнаете. Переночуете дома и до первых петухов у меня под окнами стоять. Не забудьте с родными проститься. Кто не придет -- запорю! Шкуру сдеру! На дыбе замучаю! В куски изрублю! На кол посажу! В кипятке сварю!

   Для первого знакомства впечатлений с избытком. Стрельцы проводили нас до ворот, старший попросил:

   -- Вы уж, ребятки, не подведите, явитесь утром. А то заставит князь еще и вас искать, за каждую печь заглядывать. И так вторые сутки без сна по княжеским делам маемся.

   -- Не горюй, служивый, -- радовался я свободе, -- если что, мы в погреб и мешком с картошкой прикинемся.

   -- Ни приведи Господи, -- перекрестился стрелец. -- Этого еще не хватало!

   Предоставленные сами себе мы долго топтались на месте. Жутко болела голова. Сон улетучился, Старобок умел взбодрить.

   -- Айда в трактир, -- предложил Евсей, -- у меня гривенник за подкладку завалился, хоть рассолом утешимся.

   На том и порешили. Кузьмич на послед показал кулак и поторопился закрыть ворота. Темница осталась позади, кривой переулок вывел на базарную площадь. Товарки разбрелись по домам, подсчитывать при свечах дневную прибыль. Мы шли в гордом одиночестве, сбоку мелькнула длинная тень и растворилась среди пустых прилавков.

   За углом яркие огни. Мой взгляд задерживается на вывеске -- "Собачья радость". Название многообещающее. Дверь трактира распахнута, внутри слышен смех, разухабисто наяривает гармонь, чей-то сиплый голос выводит:

   -- Старобок -- отец родной,

   Отпусти скорей домой.

   Милка спрятала портки,

   Не пойду я в штрафники!

   Одно из двух: либо в княжестве царит полнейшая демократия и свобода слова, либо певец болен извращенной формой садомазохизма. Хотя весьма возможно -- первое и породило второе.

   Неприятности начались сразу. На крыльцо выскочил человек в белом переднике поверх рубахи.

   -- Евсея пущать не велено!

   -- Это еще почему?

   -- А кто стекла побил? Две лавки сломал, одну об хозяйскую голову. Посуды набил на полтора рубля. Только через мой труп!

   Фраер засучил рукава.

   -- Не хотел руки марать, но чувствую, придется. И че я вас не поджег тогда? Отсидел бы уж сразу за все...

   -- Погодь, -- вмешался Васька, -- ща я из него подарок господину Гансу сделаю. Пущай на калеке порошки испытывает, прежде чем князя лечить.

   На шум выскочил владелец заведения. На лбу пластырь крест-накрест, в руке черпак. Что за нравы, голова и так словно чужая, а тут еще половником норовят заехать.

   Не спорю. Истина в любом споре познается гораздо быстрей, если на помощь ораторскому искусству приходят кулаки. Хоть это и проверенный факт, но я все же сторонник дипломатии. Лысый череп хозяина производил впечатление. Если за лобовой костью скрывается не только кассовый аппарат, есть шанс разойтись полюбовно.

   -- Уважаемый, по что такая немилость?

   Трактирщик сверлил меня взглядом.

   -- А вы тоже с ним, господин хороший? Не пущу! Лучше сразу умереть. Все одно, гулять зачнете -- разорение мне и погибель.

   Я подошел ближе.

   -- Зачем так грустно? Мы ж не звери, частную собственность уважаем. Малый и средний бизнес завсегда опора и надежа государства. А Евсей свое получил, отстрадал -- на воде, хлебе и спирте. Муки небывалые претерпел, смерть лютую чуть не принял. Через те страдания душевные и телесные Фраером стал. Чего воду мутить. Кто старое помянет, тому глаз долой.

   Стоявший рядом официант закрыл глаза и бросился прочь. На наше счастье, а может и на своё, хозяин трактира оказался более рассудительным человеком:

   -- Вы считаете -- он осознал? -- Черпак уперся в грудь Евсея. -- По мне, так горбатого только могила...

   -- Зря вы так. Человек на путь исправления встал, примеривает на себя идеалы блатной жизни. Скажи, Евсей.

   -- Это... Как... -- все еще сжимая кулаки, замямлил Фраер. -- Ну, если Пахан говорит, стало быть, так оно и есть, если конечно...

   -- Без "если"! -- отрезал я.

   -- Что делается-то, а! -- Прослезился частный предприниматель. -- Входите коли так. Но если опять лавкой, да по голове!

   -- Господь с вами, -- ответил я. -- Если столкуемся, так еще и защитой станем. Что у вас тут за "крыша"?

   -- Так известное дело -- тёс под черепицей.

   Я взял трактирщика под руку.

   -- Пойдемте, господин директор, в ногах правды нет...

   Стол накрыли в дальнем углу. Угощение чисто символическое, много ли на гривенник разгуляешься. Полбанки огуречного рассола, краюха ржаного хлеба, две луковицы -- вот и вся закуска.

   Не внял моим словам хозяин заведения, деловое предложение о сотрудничестве тактично отклонил. Не применять же к нему, в самом деле, тактику убеждения "братков" моего мира. Пахан-то я липовый, отродясь на чужое добро не зарился. Воспитание не то.