Блатные и уличные песни - [28]

Из сторонки северной, далекой,

С Колымы суровой и седой

В край родной старушке одинокой

Шлет привет с неволи сын родной.

СЛЕЗЫ ГОРЬКИЕ

Среди топких болот затерялося

Неприметное наше село.

Горе-горькое по свету шлялося

И на нас невзначай набрело.

Над селением ночь опустилася,

Над селенцем погасли огни.

Пред иконой старушка-мать молится:

«Всемогущий, мне сына верни!»

Собрались как-то буйной ватагой.

Это горе вином не зальешь.

«Ваш сынок подо хмельною брагою

Совершил воруженный грабеж».

Осудили его судьи строгие

И сослали на Север в тайгу.

Через год получает мать весточку:

«Что находится сын Ваш в бегу».

Знать, дошла та молитва до Господа,

Знать, увидит мамаша сынка.

Кудри черные, кольцами вьющие,

И красивый румянец лица.

По селению гнали этап.

В том этапе сыночек твой был.

Кудри черные войлоком свалены,

И красивый румянец уплыл.

«Эх! Была-не была!» — Крикнул молодец.

И, как в прошлом, кудрями тряхнул.

И, собравшись с последними силами,

Он конвой от себя оттолкнул.

И, как зверь, парень в сторону бросился.

Грянул выстрел, и парень упал.

Грудь пробитая, кровью залитая…

И он еле губами шептал:

«Вот пришла пора, и я отмучился…

Только жаль очень старую мать.

Будет мамочка слезами горькими

Над могилкой сынка вспоминать».

А наутро студеной порою

На кладбище мать сына свезла.

И, обнявши могилу холодную,

Богу душу она отдала…

К ВАЛЮХЕ

А когда небо голубое в тучах скроется,

Я выходил из спаленки твоей.

Не взирая на твое, Валюха, прошлое,

Я слушал музыку отмычек от дверей.

Как надоело воровать и шаромыжничать,

И свою молодость по тюрьмам раздавать,

И то и дело перепрыгивать этапами,

И по пути конвой жестокий проклинать.

Как надоели эти соповцы до ужаса,

Как надоела эта гребаная власть!

Так поневоле я не выйду с изолятора…

Тебя, Валюха, я буду вспоминать.

И вот на волю собираюсь я, товарищи.

Душа обкурена, обширена, больна…

И, может, честным человеком жить сумею я,

А может, ждут меня поновой лагеря…

Я возвращусь, Валюха синеглазая,

В тот памятный и старенький наш дом.

И обниму тебя, Валюха, так взволнованно…

Не бойся, мы поновой заживем!

ДВАДЦАТЬ ПУЛЬ

Жил я в городе Одессе, шел по улице Донской.

Там стоят четыре дома, посредине —

дом большой.

Тоне дом и не домишечка — настоящая тюрьма.

В той тюрьме сидит мальчишка —

лет девятнадцати дитя.

Он не слышит и не видит, как заключники идут,

 Тихо двери открывают и такую речь ведут:

— Сколько погубил ты русских?

Сколько погубил жидов?

— Православных восемнадцать,

двести двадцать пять жидов.

— За жидов тебе прощаем.

За православных — никогда!

Завтра утром на рассвете расстреляем мы тебя.

Не плачь, мама, не плачь, папа!

Не плачь, родная сестра!

Завтра утром на рассвете похороните меня.

Не прошло и полминуты —

прискакал хромой судья,

Приписал он двадцать пуль

прямо в сердце молодца.

Девятнадцать пуль пропело возле левого плеча,

А последняя, злодейка, прямо в сердце молодца.

Не прошло и полминуты,

не прошло и полчаса —

Всех легавых перебили, отомстили за вора.

ЗДРАВСТВУЙ

Здравствуй, добрая милая мать!

Обнимаю и крепко целую.

Может, я опоздал целовать,

Не застал тебя дома живую.

Помнишь, мать, как искала меня

По чужим по задворкам околиц?

И не помню, в каком нарсуде

Дали, мама, мне целый червонец.

Край суровый, сибирский такой,

Но весна нас немножко ласкает.

Только плохо, мама, одно:

Что домой к тебе не пускают.

Ты не жди меня, мать, молодым,

А вернусь я с седой головою.

Подожди еще, мать, умирать,

Может, выйду еще я на волю…

ДРУЗЬЯ, ВЕСЕЛИТЕСЬ

По широкой Амурской дороге

Молодой Кучеренко шагал,

Воружённый наганом и финкой,

И такую он речь напевал:

«Посещал я кафе, рестораны,

Часто-часто я в карты играл,

Воровством, грабежом занимался,

Из-под выстрелов часто бежал.

А теперь я лежу в лазарете,

Пулю вынули мне из груди.

Каждый знает меня на примете,

Что разбойником был на пути.

Одиночка моя, одиночка,

До чего ж ты меня довела!

Иссушила мне грудь молодую,

Рано-рано в могилу свела…

Не дождусь я того воскресенья,

Когда мать на свиданье придет.

И своей материнской слезою

Молодую мне грудь обольет.

Пойте, пейте, друзья, веселитесь,

Вспоминайте вы друга своего —

Был когда-то простой Кучеренко,

А теперь расстреляли его».

ОДНАЖДЫ

Север, Север — далекие страны!

Север, Север — родные края!

Над кроватью, склонившись, рыдает

Молодая девчонка одна:

«Ах, как рано я матерью стала!

Ах, как рано я стала гулять!

Полюбила отца-наркомана

За его раскумаренный взгляд!»

Мальчик вырос сам собою,

Стал все улицы посещать,

Стал девчонками увлекаться,

Научился курить и бухать.

«Что с тобою, мой маленький мальчик?

Если болен — врача позову…»

«Мама, мама, мне врач не поможет —

Я влюбился в девчонку одну.

Мама, у нее модная стрижка,

Голубые, как небо, глаза,

И похожа она на парнишку,

Да веселая, как стрекоза».

«Понимаю, мой маленький мальчик,

Ведь я тоже была молода.

Полюбила отца-хулигана

За его голубые глаза.

Разрешаю, мой маленький мальчик,

Полюбить голубые глаза,

Но скажу тебе, мой маленький мальчик,

Это дочь твоего же отца!»

Любит мальчик эту девчонку,

Смотрит ей в голубые глаза.

Но однажды сказала девчонка:

«Милый братец, люблю я тебя!»

Не играйте, гитарные струны,

Не тревожьте парнишки покой.

Он сегодня убил ту девчонку,

А на утро покончил с собой…

Север, Север — далекие страны!

Север, Север — родные края!