Блатные и уличные песни - [19]

Выпьем за жизнь блатную,

Рестораны, карты и вино!

Вспомним марьяну с бану,

Карманника Ивана.

На скок ходили мы давно.

Жулье Ивана знало,

С восторгом принимало.

Где ты, наш Ванюша, ни бывал!

В Харькове, в Ленинграде,

В Москве и Ашхабаде —

Всюду он покупки покупал.

Однажды дело двинул,

Пятьсот косых он вынул,

Долго караулил он бобра.

Купил себе машину,

Поймал красотку Зину,

С шумом выезжая со двора.

Долго он с ней катался,

Долго он наслаждался,

Но однажды к ним пришла беда:

Вместе со своей машиной,

Вместе с красоткой Зиной

Навернулся с нашего моста.

На трамвайной остановке:

Проходите — не смотрите!

С понтом на работу он спешит.

Шкары несет в портфеле,

Мастер в своем он деле —

Будет пить, пока не залетит.

Шкары эти надевает,

Когда жуликом бывает,

А когда ворует макинтош.

Когда грабит, раздевает:

Он перчатки надевает —

Нашего Ванюшу не возьмешь!

Когда в камеру заходит,

Разговор такой заводит:

«Любо на свободе, братцы, жить!

Свободу вы любите,

Свободой дорожите,

Научитесь вы ее ценить!»

Я ВСЕМ ЧУЖОЙ

Раз с тобой мы встретились, так слушай

Честные правдивые слова.

Ангелом не стал, а ты не лучше,

Ты осталась той, какой была.

Прошлое мое не вспоминаю —

От него теперь я далеко.

Что со мною было, ты не знаешь,

Рассказать об этом нелегко…

Воркута, Норильск, Урал, Печора…

Абакан — Тайшет и Братский ГЭС

Строил по путевкам прокурора,

Жил в палатках, «Дружбой» валил лес.

Говорила: «Брось свои забавы!

Грабить, хулиганить по ночам!»

Докатился до позорной славы.

Жаль, что я не внял твоим речам.

Десять лет, как в сказке, пролетело.

Я вернулся в город свой родной.

Человеком стал — не в этом дело,

Дело в том, что стал я всем чужой…

ВОЛНЫ ШУМЯТ

Волны Охотского моря шумят,

Белой пеной набегая.

Я вспоминаю твой взор, твой наряд,

Ласки твои, дорогая…

Бальное платье твое, как пена,

В зале шуршало, шумело.

Счастьем горели глаза у тебя.

Я обнимал твое тело.

Тело, которое счастье сулит,

Чувство любви возбуждая.

Имя твое в моем сердце лежит,

Лапка моя дорогая!

Был я на воле когда-то артист,

Теперь я рыбак в заключенье.

Пил я вино и тебя целовал,

Радость, мое развлеченье…

Волны Охотского моря шумят,

Белой пеной набегая.

Я вспоминаю твой взор, твой наряд,

Имя твое вспоминаю…

А для меня — одна Колыма,

Рядом Охотское море,

Грусть, одиночество, грусть и тоска,

И беспредельное горе…

БЕЛЬГИЙСКИЙ НАГАН

Я помню — носил восьмиклинку,

Пил водку, покуривал план,

Влюблен был в соседскую Зинку

И с нею ходил в ресторан.

Я шабер носил за голяшкой

Скрипучих своих хромачей,

Имел под рубахой тельняшку —

Подарок одесских бичей.

В Одессе, Ростове, Самаре

Фартовых знакомых имел,

И часто меня вспоминали,

Пока я на нарах сидел.

Прошел до конца от начала

Этапы большого пути,

И Зиночка мне изменяла,

Поскольку не мог к ней прийти.

Не жалко теперь почему-то

Того, что ушло навсегда…

Лишь помнит Ногайская бухта

Мои молодые года.

Как лихо носил восьмиклинку,

Пил водку, покуривал план,

И другу соседскую Зинку

Отдал за бельгийский наган.

И другу красавицу Зинку

Отдал за бельгийский наган.

ЧАС СУРОВЫЙ

На железный засов ворота закрыты,

Где преступники срок отбывают.

А там за кирпичной высокой, длинной стеной

Дом стоит и прохожих пугает.

В этом доме сидел паренек молодой,

Спать ложился на голые нары.

Засыпал он крепким мучительным сном,

Она снилась ему — всех дороже…

Она снилась ему, как в зеленом саду

Они вместе с любимой гуляют,

А их маленький Вовочка, крошечка-сын,

С веткой в ручках котенка гоняет.

Но недолго он спал этим радостным сном,

Приоткрылася с грохотом дверь.

Этот грохот его ото сна пробудил,

Получил он письмо от любимой.

Шлю проклятья я вам, судьи! Вам, палачи!

Не судите с плеча подсудимых!

Час, быть может, суровый настанет для вас!

И вас тоже разлучат с любимой!

ТЮРЬМА ЗАКРЫТАЯ

Поют гитары вам, и вам поет баян,

Что я вернусь к тебе таким, как был,

Но кровь кипучую с любовью жгучею

Я вьюгам северным всю подарил.

А там на волюшке поют соловушки,

Той песней звонкою пленя сердца.

Ты в легком платьице, моя хорошая,

Сидишь в объятиях у молодца.

Я на побег пошел той ночкой лунною,

Чтоб до тебя дойти, я убежал.

Еще раз свидеться, моя хорошая,

Чтоб ты увидела, каким я стал.

Но был я задержан той ночкою лунною

И соловей мне пел: «Скатертью путь!»

Отправят молодца в тюрьму закрытую,

Чтоб от побегов смог он отдохнуть.

ПЕСНЯ СТАРОГО ВОРА

Песня, словно грустный разговор,

Камеру заполнила, качаясь,

Пел ее угрюмый старый вор,

Пел, как будто с песнею прощался.

Пел про то, что молодость его

По этапам пыльным прошагала,

И как где-то в дальней стороне

Мать его так долго ожидала.

Пел, и замирали голоса,

А в глазах навертывались слезы,

Пел про то, что быстро жизнь прошла,

Пел еще про белые березы.

Голос тихо вздрогнул, вдруг осел,

Вор про мать запел, слезу глотая,

Он так жадно эту песню пел,

Что она неслась, преград не зная.

Пусть нас наши матери простят

За несчастну боль и за страданья,

Этой песни так слова звучат,

Как звучала б клятва покаянья.

Вор допел, но долго тишина

В тесной камере еще витала.

За окном уже пришла весна,

А в душе зима еще стояла.

С ОДЕССКОГО КИЧМАНА

С одесского кичмана,

С одесского кичмана

Бежали два уркана,

Бежали два уркана да с конвоя.

На Сонькиной малине

они остановились,

Они остановились отдохнуть.

Один — герой гражданский,

Махновец партизанский,