Благословенный труд. Карьера, успешность и вера - [23]

И если подытожить сказанное, мне хотелось бы пояснить, что любовь к преподобным абсолютно естественна в нашей традиции, потому что действительно в их служении мы видим идеальную перспективу воплощения Евангелия и верхние границы земного христианства.

До тех пор, пока человек играет на повышение, даже с точки зрения решения практических задач, он выигрывает, потому что задачи более низкого уровня в этом случае решаются почти автоматически. Существует тактика: если есть проблема, перейди на более высокий системный уровень, и твоя проблема более низкого уровня решится автоматически. Например, если ты учишься в университете и тебе приходится выбирать между сессиями и тренировками в университетской команде, всегда выбирай сессию, потому что, потеряв университет, ты потеряешь вместе с ним и команду. Очень важно расставлять цели иерархически, потому что, достигая успеха на более низком уровне, но проигрывая большее, в конечном счете ты обязательно проиграешь все.

Нечто похожее происходит и с духовной жизнью.

Когда пропадает желание молиться, осмысливать все происходящее в евангельской перспективе, побуждать себя к духовному труду, рано или поздно человек оказывается в очень сложной ситуации. Он зацикливается всем существом на задачах более низкого уровня — начинает играть на понижение, и это игра неизбежно приводит к серьезным кризисам, как внутренним, так и внешним, осуществляющимся на всех жизненных уровнях.

Эта истина хорошо знакома практически всем православным людям. Иногда ты можешь молиться с вдохновением, чувствовать крылья за спиной и Божественную руку, но бывают периоды, когда молиться совсем не хочется. А ведь в этой сфере совершается Богообщение, и если ты приступаешь механически, ничего доброго не получится. Но все-таки нужно со смирением искать баланс, будучи честным перед собой и Богом, потому что если опустить руки, то развалится абсолютно все, начиная от духовной жизни, которая явно уже в кризисе, раз пропало желание молиться, заканчивая любыми областями жизни. Даже когда ты стоишь одной ногой на рубеже падения и уже совсем не соответствуешь статусу христианина, необходимо прикладывать усилия: сам этот статус все равно еще удерживает тебя и подтягивает вверх.

Разница между тем, что говоришь, и тем, что делаешь, — это не всегда лицемерие. Также разница между духовным уровнем преподобных, которым ты вдохновляешься, и твоей скромной духовной жизнью — это совсем не шизофрения. Помню, когда меня рукоположили в священники, я всегда смущался, произнося проповедь.

— У меня самого никогда не получается выстроить такую жизнь, к какой я призываю своих прихожан, — обратился я к своему духовнику, ныне покойному архиепископу Алексею (Фролову).

— Все равно призывай к подвигу, — ответил он, — этим и самого себя будешь подтягивать. Даже говоря по долгу службы, хотя бы во время Литургии ты будешь тем, кем быть должен.

Вы упомянули классическую литературу, но для многих людей старшего поколения советский альтруизм выглядит еще бескорыстнее христианского, потому что им кажется, что все христиане стараются ради награды — Царствия Небесного. Даже мученик, умирая, понимает, что через свои муки он обретает блаженство, и, стало быть, в этом есть элемент определенной корысти. А вот идейный атеист, отдавая свою жизнь за Родину или за Сталина, понимает, что ничего лично ему за это не выпадет, а жизнь его завершится. Но это, конечно, лишь внешний взгляд.

«Христианин ограничен так же, как атеист: он не может считать христианство лживым и оставаться христианином; атеист не может считать атеизм лживым и оставаться атеистом. Но материализм накладывает более строгие ограничения, нежели вера. Маккейб[25]считает меня рабом, потому что мне нельзя верить в детерминизм[26]. Я считаю Маккейба рабом, потому что ему нельзя верить в фей. Но, изучив эти два запрета, мы увидим, что его запрет гораздо строже, чем мой.

Христианин вправе верить, что в мире достаточно упорядоченности и направленного развития; материалист не вправе добавить к своему безупречному механизму ни крупицы духа или чуда. Бедному Маккейбу не остается даже эльфа в чашечке цветка. Христианин признает, что мир многообразен и даже запутан, — так здоровый человек знает, что сам он сложен.

Нормальный человек знает, что в нем есть что-то от Бога и что-то от беса, что-то от зверя, что-то от гражданина. Действительно здоровый человек знает, что он немного сумасшедший. Но мир материалиста монолитен и прост; сумасшедший уверен, что он совершенно здоров. Материалист уверен, что история всего-навсего цепь причинности, как наш сумасшедший твердо убежден, что он сам всего-навсего цыпленок.

Материалисты и сумасшедшие не знают сомнений».

Гилберт Честертон[27]

Апостол Павел произнес удивительные и сильные слова:я хотел бы быть отлученным от Христа ради собратьев моих по плоти(Рим. 9: 3). И это верх бескорыстия — отречься от блаженства, зная, что оно есть, ради других. Христианская святость на своей вершине уже не задумывается о награде. Человек больше не размышляет о том, что он получит, потому что он пребывает с Богом в состоянии сыновства. «Все мое и так твое», — сказал отец старшему сыну в притче о блудном сыне (см.: Лк. 15: 11–24). Сын не задумывается о том, что он получит, он просто любит Отца и готов с благодарностью принять от Него любую волю. Если Отец скажет мне, что я достоин вечной смерти, значит, так тому и быть, в общем, я понимаю, что по своим делам я действительно только этого и достоин. Если Отец, несмотря ни на что, принимает меня в объятья, готовя мне место в раю, я с радостью буду Его благодарить. Сама по себе награда меня не интересует, для меня важно то, что я ведаю Бога, знаю Его, иду к Нему. И, конечно, внутренние мотивы человека никому не ведомы, кроме самого человека.