— Шестой изорвала? — догадался я.
Он сидел молча, яростно покусывая головку трости.
— Что ж ты молчишь?.. Как поживает наш цветочек, наше ясное солнышко?..
— Чтоб оно лопнуло, это твое солнышко! — заревел мой друг, стуча тростью по дивану, как по злейшему врагу. — Если бы эту кобылу повесили я с удовольствием дал бы намыленную веревку!..
— Послушай, Фолиантов… Есть такие границы, которые…
— Нет! Нет никаких границ — понимаешь ты это?! За что я теперь должен платить три тысячи лир или садиться в тюрьму?! А?
— Опомнись, какие три тысячи?!
— Да по векселям, которые я, по твоему же совету, на коленках преподносил этой жадной константинопольской собаке!
— Постой, постой… Об остальном я пока не спрашиваю… Но у нее же был только один твой вексель?..
— Черта с два! Все шесть — целехоньки.
— Да ведь она же их рвала?
— Поддельные рвала! Этот ее альфонс и подделывал под мой почерк.
— Светлая личность?! Ее брат?!
— Брат?! Такой же он ей брат, как ты мне падчерица! Полетел я к ней объясняться, а он выходит и говорит: «Если вы не оставите в покое мою жену и не прекратите преследовать ее своей любовью — я заявлю в английскую полицию!» — «А мои векселя?!» — «Это ваши отношения — меня они не касаются. Если вы ей дали шесть векселей за проданную вам каустическую соду или подошвенную кожу — кому какое до этого дело? Ведь подпись на векселях ваша?» А?! как тебе это понравится? каустическая сода!!! подошвенная кожа?!!
— Признаться, — примирительно сказал я, — во всей этой истории я не узнавал до сих пор Константинополя, и это меня втайне немного тревожило. Теперь я снова узнаю его неизменяемое вечное лицо, и это меня успокаивает.
— То есть?!
— Раз девушка оказалась не девушкой, брат не братом, порванные векселя — не порванными и любовь — не любовью, а подошвенным товаром все в полном порядке… Приветствую тебя, старый изможденный развратный мошенник — Константинополь!
— А как же векселя?..
— Есть деньги?
— Последние три тысячи лир были. Кое-как наскребу.
— Плати. Там заранее рассчитано.
