Благополучная планета - [63]

— Я пойму, Олег, и даже прощу, — волнуясь, сказал я, — если ты построил свою трехголовую образину ради сказки. Сознайся, тебе хотелось, чтоб у моей Алены и у других ребятишек резвились в клетках ручные дракончики? Правда? Совсем крохотные и безобидные Змеи Горынычи, да? Ну, скажи, что ты вспомнил о чуде?

— Фу, какая пошлость! — рассердился Олег. — Мы все помешались на чуде, от жажды чуда, в угоду чуду! Ты мне смешон, идеалист несчастный!

Вдруг в зеркале, при мерцающем свете приборной панели, я заметил какое-то движение на заднем сиденье. Сова лежала на спине, с безжизненно разбросанными крыльями и полусогнуто приподнятой вверх когтистой лапой. Вот она подтянула крыло, стала опускать лапу… И на сиденье, повторяя общий контур ее позы, оказалась девочка лет двенадцати, в ладном ситцевом сарафанчике, в блестящих туфельках и странной формы мотоциклетных очках. Девочка, как прежде сова, тоже лежала на спине, разбросавшись, неудобно подогнув тонкую девчоночью ногу. Проследив мой взгляд, девочка выпрямилась, быстро прикрыла рукой исцарапанную коленку, обтянула сарафан. Я успел уловить момент, когда сова, бледнея, еще просвечивала сквозь не сразу сгустившееся человеческое тело: обе фигурки — девчонки и птицы — целый миг существовали вместе, будто на испорченной фотографии с дважды экспонированным изображением.

Я резко нажал тормоз, ударился грудью о руль, но зеркало бесстрастно отражало сидящую в машине незнакомую девочку.

— Сколько времени? — деловито спросила она.

Я автоматически взглянул на часы, успел перехватить отчаянное изумление в глазах Олега, даже мысленно поправил: «Надо говорить «который час?». И ответил:

— Четверть второго.

— Ух ты! Бабка Стешиха убьет меня за опоздание! Она отперла дверцу, вышла, подняла голову к звездам, сделала шаг к обочине.

— Постой, какая Стешиха? Куда ты? — закричал я, выскакивая следом.

— Некогда мне. Потом. Я тут близко! — возразила девчонка.

— Ничего не понимаю. Да кто же ты, в конце концов? Она немного вернулась:

— Не время объяснять, успеется. Ты в следующий раз убирай свет. Очень больно.

Она подпрыгнула, раскинула руки, сжалась. И, мгновенно уменьшившись, взлетела в ночное небо совой. Это было чудо полета. Сова парила по кругу — на недвижных крыльях, в легчайшей кольчужке удивительного оперения, беззвучно и точно вписанная в ночь подобно Духу Воздуха.

— Не бойся, я приду! — донеслось из темноты.

Сзади бабахнуло.

Я обернулся, прыгнул, успел пригнуть ружье к земле до того, как прогремел новый выстрел. В ногу что-то ударило, но боли я сгоряча не почувствовал.

— Ты… — я запнулся. Даже спасительная во всех случаях брань не шла в голову.

— Идиот! Не догадался придержать дверцу! — прорычал Олег. — Может, единственный в жизни шанс…

Я все еще тянул на себя горячие дымящиеся стволы. Тянул и прислушивался. Нигде не было ни шороха, ни падения, ни стона, ни крика. А полет у сов совсем беззвучный.

Олег швырнул ружье на заднее сиденье и ждал, поставив ногу на ступеньку и налегая подбородком на открытую дверцу. Я возился со стартером, машина не хотела заводиться. Видно, подсели аккумуляторы. Я сплюнул. Хромая, побрел крутить ручку.

— Давай я, — с готовностью предложил Олег. На мое счастье, мотор завелся.

— Ты не сомневайся, я целил в крыло, — беспокойно пояснил Олег, когда машина тронулась.

— В руку, — машинально поправил я, притормаживая у павильона автобусной остановки.

Кто-то разбил здесь лампочку. Но с помощью спички в расписании можно было разобраться.

— Ты зачем остановился? — спросил Олег.

Я молчал, сложив руки на баранке. Прошла минута, другая. На степь накатывала предутренняя сырость, заставившая меня поежиться. Где-то вверху рокотал рейсовый самолет Ташкент-Дели.

Олег понял. Открыл дверцу машины и вышел.

— Ружье возьми, — напомнил я.

Но он уходил к павильону и не оглянулся.