Благонамеренные речи - [196]

– Когда же? – заерзал на месте господин Курицын.

– Да уж там когда бы то ни было, хоть при царе Горохе, а всё наше было. И это, и дальше всё. Отцы наши тут жили, мощи наших угодников почивали. Кёнигсберг-то Королевцем назывался, а это уж после немцы его в Кенигсберг перекрестили.

Павел Матвеич зевнул и произнес:

– Пущай их! у нас и своих болот девать некуда!

– Однако ж! – возразил Василий Иваныч, – довольно не довольно, а все-таки своего всякому жалко.

– Да неужто это правда? – встревожился Сергей Федорыч.

– Верно говорю, все наше было. Сам покойный Михайло Петрович мне сказывал: поедешь, говорит, за границу, не забудь Королевцу поклониться: наш, братец, был! И Данциг был наш – Гданском назывался, и Лейпциг – Липовец, и Дрезден – Дрозды, все наше! И Поморье все было наше, а теперь немцы Померанией называют! Больно, говорит. Да что тут еще толковать! – и посейчас один рукав Мемеля Русью зовется, и местечко при устье его – тоже Русь! Вот она где, наша Русь православная, была!

– Странно! как же мы это так… оплошали!

– Об том-то я и говорю, что сротозейничали. Не будь этого… ишь-ишь-ишь! – сколько аистов по полям бредет!

Павел Матвеич взглянул в окно, но только почесал нос.

– Все бы наше было, и аисты наши были бы!

– Не корыстная птица, – заметил Павел Матвеич, – я слышал, мышами питается.

– Что ж, гадов выводит – и за то спасибо! Вот у нас этой птицы нет, оттого и гаду много! Как переехал за Эйдкунен – ау, аисты! Ворона пошла.

– В одном месте аисты, в другом – ворона, где чему вод!

– Да, вот здесь крыши черепицей кроют, а у нас – соломой!

– Соломой-то проще! да ведь и то сказать: у другого крыша хоть и соломенная, да зато под крышею…

– По-од кры-ы-шею! – зевнул во весь рот Павел Матвеич, – фу-ты, разоспался! От самого от Берлина в себя прийти не могу! Вы откудова едете?

– Мы – из Парижа. Каждый год ездим, поживем, закупки сделаем – и домой!

– А я из Ниццы. Море…

– Я целую зиму в Баден-Бадене прожил, – отозвался и Сергей Федорыч, – всем хорошо, только праздник Христов тяжело на чужой стороне встречать!

– Па-а-сха! – опять зевнул Павел Матвеич.

– Да, побыли, погуляли, а теперь вот домой едем, делом займемся, оброки соберем. А зимой, ежели захочем, – и опять за границу! – рассудил Василий Иваныч.

– Хорошо-хорошо за границей, а дома лучше.

– Дома – чего лучше!

– Пасха пресвята-а-я! – затянул Павел Матвеич.

Все трое на минуту смолкли. Павел Матвеич повернулся боком к окну и смотрел непонятливыми глазами вдаль, остальные двое покачивались.

– Дома – святое дело! – начал наконец Василий Иваныч, – это так только говорят, что за границей хорошо, а как же возможно сравнить? Вот хоть бы насчет еды: у нас ли еда или за границей?

– Вот! именно это я всегда и жене говорил! Помилуй, говорю, у нас ли еда или в этой Ницце проклятой! – с какою-то жадностью воскликнул Павел Матвеич. Он весь оживился, и даже непонятливые его глаза как будто блеснули.

– Мне, – доложил, в свою очередь, Сергей Федорыч, – как я за границу отправлялся, губернатор говорил: "Счастливец ты, Сергей Федорыч, будешь тюрбо есть!" А я ему: "Это еще, говорю, ваше превосходительство, бабушка надвое сказала, кто счастливее: тот ли, который тюрбо будет есть, или тот, у кого под руками и осетринка, и стерлядка, и севрюжка – словом, все".

– Да, над этим еще задумаешься, – отозвался Павел Матвеич и утер ладонью нос.

– С одним тюрбо – хоть он растюрбо будь – далеко тоже не уедешь! – согласился и Василий Иваныч.

– Вот в Ницце и много рыбы, да черта ли в ней!

– То ли дело наша стерлядь!

– Одна ли стерлядь! вы возьмите: судак! ведь это – какая рыба! куда хотите, туда ее и поверните! и а ля рюсс, и с провансалом, и с кисленьким соусом – всяко!

– А молодые судачки – на жаркое!

– Вот это – так рыба! настоящая рыба!

– Осетрина, белужина, севрюжка, белорыбица, сазан, налим!

– А лещ-то! лещ! тешку леща зажарить да с кашей!

– Ну, я вам скажу, ежели линя тоже приготовить! хоть и невидная, деревенская это рыба, а ежели под красным соусом приготовить да лучку подпустить!

– А про лососину-то и забыли!

– Ну, лососина, пожалуй, и у них есть. У нас в Баден-Бадене…

– Что в Баден-Бадене! Бывал я и в Баден-Бадене! форель – только и свету в окне! Ну, еще лососина, пожалуй… кусочек с горошину подадут… нет, вы про сига нашего вспомните! нет нашего сига! нигде нашего сига нет!

– Какого тут сига искать! щуку едят, назовут «брошё» – и едят!

– А у меня щуку люди не станут есть. При крепостном праве ели, а теперь – баста! Попы – те и сейчас щук едят.

– Тюрбо да тюрбо! а его только и можно есть, что под белым соусом!

Дойдя до такого почти безнадежного результата, спутники мои чувствуют, однако, что зашли уж слишком далеко. Поэтому в мнениях их происходит минутная реакция, выразителем которой, к удивлению, является Павел Матвеич.

– Ну, положим, и не одно тюрбо! – говорит он, не без хитрости подмигивая одним глазом, – вспомните-ка!

– Конечно, не одно тюрбо, – уступает и Василий Иваныч, – ежели всё-то вспомнить, так и у них рыба есть – как рыбе не быть!

– Тоже народ живет – пить-есть надо! – присовокупляет Сергей Федорыч.

– Соль, барбю – это ведь в своем роде…