Black Sabbath: история группы - [160]

А финальным аккордом стал статус знаменитости, кото­рый был ему неожиданно навязан, - как раз то, о чем говорил Оззи, боясь, что шоу повредит его детям: «Все это очень стран­но. Я не ожидал, что моя жизнь так повернется, а особенно - что все произойдет из-за этого шоу. Никогда не думал, что когда-нибудь я стану знаменитым и у меня будет собственное телешоу. А тут мы неожиданно едем на „MTV", где нам сообщают: „Будете героями реалити-шоу, за вами постоянно будут наблюдать". Пока мы снимались, я ни разу не подумал о том, что все это покажут по ящику. А потом его начали показывать, и это было так… будто током ударило. Потому что… вот я собираюсь заниматься совсем другим, устраиваюсь на прак­тику в рекорд-компанию - вау, все круто. Собираюсь делать то, чем занимается мама, понимаешь? Пойти по ее стопам, быть частью музыкальной индустрии, только заниматься не музыкой, а бизнесом. Мне это нравилось, именно этим я всю жизнь хотел заниматься… как вдруг все пошло наперекосяк. За по­рогом дома постоянно толпы людей; тебя преследуют фото­графы; невозможно просто выйти из дома, чтобы выпить с другом чашечку кофе, - обязательно кто-нибудь подойдет с фоткой и потребует ее подписать. Я очень благодарен всем поклонникам нашей семьи, и моим в том числе - они очень поддержали меня во время лечения. Но пойми, все это было странно, непривычно - сам факт того, что ты постоянно под наблюдением, грозит стрессом».

Вот поэтому сыну Оззи и пришлось играть роль этакого тусовщика: «Этот парень, любитель вечеринок, на самом деле был просто пьяным в дымину Джеком, врубаешься? Просто развлекуха. Я делал то, чего никогда не стал бы делать в трез­вом уме - всякое тупое дерьмо, понимаешь? Джек-алкаш был заводилой, устраивал всякие вечеринки с безумными знаменитостями, которые приезжали оторваться вместе с ним. Если бы я был трезвым, максимум, что они бы мне ска­зали: „Да ну, ты какой-то скучный", - я это постоянно слышал. Я трезвый был людям не по душе». Все это вело к определенному образу жизни. «Я жил так: вставал в пять вечера, уже темнело, слонялся без дела, ну, может, душ при­нимал, потом начинал бухать, закуривал косяк, шел тусовать­ся с друзьями, убирался в хлам».

Обычно все тусовки проходили в районе Малибу: «Малибу - это как другой город, знаете, что-то вроде поселка в горах, в который приезжаешь из большого города, если, ко­нечно, допустить, что в горном поселке с населением в пят­надцать тысяч человек может твориться такое безумие. Там горы наркотиков, реки алкоголя, море секса. Настоящий раз­вратный рай… Помню, когда мне было тринадцать, я мог зай­ти в бар - все такие сразу: „Эй, что тут делает тринадцати­летний ребенок?" - заказать себе бухла и нажраться. Викодин я начал принимать с четырнадцати лет, первый раз просто попробовал, а потом постепенно пошло-поехало. Сначала я принимал по таблетке раз в пару месяцев, но по­степенно все сокращал и сокращал перерывы, пока в апреле прошлого года уже не стал настоящим торчком».

В то время, когда Джек серьезно подсел на наркотики, его матери приходилось все сложнее в ее борьбе за жизнь, и она никак не могла навести порядок в его голове, в которую уже начали прокрадываться мысли о суициде: «Я пытался… взял коробку таблеток. Я был в Европе, один на один с морем аб­сента, все пил и пил, пытаясь себя уморить. У меня закончил­ся оксиконтин, приходилось принимать большие дозы дилаудида. А дилаудид разве что самую малость слабее оксиконтина. В общем, я принимал все больше, и жизнь показалась мне чудовищно дерьмовой штукой. Я сидел в отеле и думал: „Хоть бы все закончилось, хочу, чтобы все это закончилось". И вот, как-то утром я пришел к маме, сел у ее постели и заплакал. Мама говорит: „Что с тобой? Что такое?", а я ей: „Мне нужна помощь. У меня проблемы, помоги мне". А ей в тот момент было совсем плохо, и она спрашивает: „Как я могу тебе помочь?", а я ей отвечаю: „Не знаю, но мне очень нужна по­мощь", тогда она: „В чем дело? Алкоголь? Наркотики?" Я ска­зал: „Да", а она: „Ладно, я все сделаю, я помогу". Тогда я пошел в свою комнату, принял дозу, а потом вернулся к маме и сказал, что все в порядке, просто я очень устал за эти дни. А она мне: „Но погоди, ты же только что сказал, что…", а я ей - „нет", ну и стал дальше убеждать ее, что я в порядке.

У мамы был рак, поэтому она была сосредоточена на се­бе - старалась выжить. А у папы был эмоциональный кри­зис. Он много пил и курил много травы. А в сочетании с пре­паратами, которые ему приходилось принимать, выпивка де­лала его… в общем, он был не в себе».

Однако именно Шэрон, как только ее здоровье пришло в норму, спасла ситуацию. Джек поясняет: «Родители предло­жили мне лечь на реабилитацию. Они пришли ко мне и со словами „Ты отправляешься в больницу" мама кинула мне сумку. Я ей: „Нет! Как вы смеете так говорить со мной? Я в порядке". А один мой друг позвонил маме и сказал: „Джек в полной заднице. Он сидит на оксиконтине". [Шэрон] тогда уже выздоровела, и к ней стали возвращаться энергия и за­бота о семье. Она постаралась все наладить. Она быстро по­ставила на ноги отца, и он уже начал приходить в себя, так что мама [решила заняться мной]: „Ты отправишься в больницу, или ты покойник". Мне пришлось сбежать - решил, что луч­ше смыться. Я пришел домой к другу, и там совсем слетел с катушек. Нюхал демерол, оксиконтин. То есть сначала я снял комнату в отеле, а потом… я плохо помню происходившее… В общем, я оказался дома у друга, и мы решили закинуться. И тут я на секунду взглянул на все это со стороны, на каждого, кто сидел в той комнате… и подумал: „Нет уж, я не хочу так жить". Я не хотел, чтобы моей жизнью управляли наркотики. Я хотел сам быть хозяином своей жизни.