Бизнес - [20]

Я выпустила немного сигарного дыма. До этого момента я намеревалась помалкивать, потому что ранее проявила опасный радикализм: сравнила реакцию Запада на махинации олигархов со страховыми фондами, с одной стороны, и реакцию на разрушения, причиненные недавним ураганом «Митч», — с другой. Сравнение получилось нелестным: в первом случае за считанные дни создали резервный фонд в несколько миллиардов долларов США, а во втором — нехотя обещали порядка двух миллионов, выдвинув условие пресечь все крамольные требования моратория на долги или — боже упаси — полного их списания.

— Да, мне довелось там побывать, — подтвердила я. — Но в мои задачи входило ознакомление с некоторыми перспективными технологиями, а не с государственным строем.

— На самом деле, — вступил в беседу Адриан Пуденхаут, — русские создали свой вариант капитализма по образцу тех картин западной жизни, которые рисовала советская пропаганда. Им внушали, что Запад — это разгул преступности, поголовная коррупция, неприкрытая страсть к наживе, многомиллионный бесправный класс голодающих и кучка злобных, алчных мошенников-капиталистов, попирающих закон. Конечно, даже в самые трудные времена Запад и отдаленно не напоминал такую картину, но русские построили у себя именно этот вариант.

— Хотите сказать, радиостанция «Свободная Европа» не убедила их в преимуществах сладкой жизни на Западе? — с улыбкой поинтересовался Хейзлтон.

— Может, и убедила, — согласился Пуденхаут, — а может, люди в большинстве своем считали это такой же пропагандой, только с противоположным знаком, и выводили среднее.

— Советский Союз никогда не опускался до такой клеветы на Запад, — возразила я.

— Неужели? — переспросил Пуденхаут. — А мне показалось, что именно так и было: я смотрел старые фильмы.

— Видимо, очень старые и не очень показательные. Дело в том, что нынешний строй в России нельзя назвать капиталистическим. Люди не платят налоги, поэтому государство не платит рабочим и служащим; значительная часть населения живет за счет натурального хозяйства и бартера. Накопления капитала ничтожны, равно как и повторное инвестирование и экономическое развитие, потому что все деньги перекачиваются в швейцарские банки, в том числе в наши. На самом деле это не цивилизованный строй.

— Я не утверждаю, будто все русские считали западный образ жизни таким кошмаром, каким его подчас изображали, — сказал Пуденхаут. — Просто наблюдается занятная симметрия в том, как они копируют карикатуру, а не реальность. Думаю, они сами об этом не догадываются.

— Надо же, а вы вот догадались, — заметила я.

— Что, по-вашему, мы можем предпринять в такой ситуации? — спросил Хейзлтон.

— Для извлечения выгоды или для оказания помощи?

— Хорошо бы, пожалуй, и для того, и для другого.

Я задумалась.

— Мы бы, наверно, оказали услугу цивилизации, если бы организовали убийство… (тут я назвала довольно известного российского политика).

Пуденхаут зашелся грубым хохотом. Голубые глаза Хейзлтона сузились в сетке мелких морщин.

— Сдается мне, мы уже связаны с этим господином кое-какими делами. Не спорю, иногда он выглядит фарсовым персонажем, но, скорее всего, не так страшен, как его малюют.

Я подняла брови, не сдержав улыбку. В другом конце стола кто-то из мужчин прочистил горло.

Принц, сидевший рядом со мной, чихнул. К нему тут же подскочил слуга с носовым платком.

— А вы, миз Тэлман, склонны думать, что он именно так страшен, как его малюют? — непринужденно спросил Хейзлтон.

— Меня не покидает странное чувство, что кто-то вроде меня — хотя скорее мужчина, — уточнила я с общей улыбкой, поймав на себе встревоженный взгляд Стивена Бузецки, — сидел за этим столом лет этак семьдесят тому назад и говорил примерно то же самое о Германии, где появился фарсовый персонаж — мелкий политикан Адольф Гитлер. — Только сейчас я осознала, что говорю с излишней прямотой. Пришлось напомнить себе — наверно, с запозданием, — какой властью обладают многие из присутствующих. Адриан Пуденхаут снова зашелся хохотом, но, заметив, как спокойно и внимательно смотрит на меня Хейзлтон, быстро осекся.

— Неожиданная параллель, миз Тэлман, — произнес Хейзлтон.

— Гитлер? — встрепенулся дядя Фредди, словно его разбудили. — Ты сказала Гитлер, милая? — Я кожей чувствовала, что все взгляды устремлены на меня. Только герр Тишлер из соображений тактичности изучал свою сигару.

— Самое неприятное заключается в том, что гарантировать ничего нельзя, — здраво рассудил Стивен Бузецки. — Если бы семьдесят лет назад Гитлера застрелили, на его место пришел бы другой, но это отнюдь не значит, что события развивались бы по-иному. Все зависит от того, что полагать более важным: роль личности или роль общественных сил. По-моему, так. — Он пожал плечами.

— Очень хочу надеяться, что мое мнение ошибочно. — Я смягчила тон. — Возможно, так оно и есть. Но в настоящее время Россия наводит именно на такие мысли.

— Гитлер был сильной личностью, — отметил М. М. Абилла.

— Да, у него вагоны для скота ходили строго по расписанию, — согласилась я.

— Он определенно был злым гением, — провозгласил принц, — но ведь Германия находилась в плачевном положении, когда он пришел к власти, верно? — Сувиндер Дзунг устремил взгляд на герра Тишлера, словно ища поддержки, но был проигнорирован.