Бизерта - [49]

Ксения от сожаления прикусила губу.

Андрей Петрович обвел притихших членов семьи брата изучающим взглядом как боксер, готовящийся нанести решающий удар. Затем достал из внутреннего кармана мундира конверт и протянул его племяннице.

— Здесь пятьдесят франков, Ксюша.

— И все мне?! — несколько неуверенно спросила та, еле сдерживая радость от столь щедрого подарка дяди.

— Конечно, тебе, Ксюша! — невольно улыбнулся Андрей Петрович, довольный произведенным эффектом. — А мама поможет тебе купить на них то, что тебе действительно необходимо. Надеюсь, что она не откажется от этого посредничества.

Не менее дочери радуясь его столь щедрому подарку, Ольга Павловна согласно кивнула головой.

— Спасибо, дядя Андрей! — воскликнула Ксения и, вскочив со своего места, поцеловала его в щеку, в то время как Степан Петрович крепко пожал руку брату.

— Ведь мы с девочками, — пояснила Ксения, — ходили в город и продавали там, в кварталах «маленькой Сицилии», кусочки хлеба, оставшегося в наших семьях, итальянским женщинам и получали за это сантимы, которые отдавали нашим мамам. — Ольга Павловна утвердительно кивнула головой. — Добрые итальянские «мама́» относились к нам очень дружелюбно, но я тогда уже поняла, что никогда не стану хорошей коммерсанткой. Продавать беднякам, даже менее бедным, чем мы, и смотреть, как они отсчитывают монетки, и протягивать руку, чтобы их взять, — все это было очень тяжело, — дрожащим голосом поведала Ксения. — А тут целых пятьдесят франков! И все — мне… — никак не могла успокоиться она.

Андрей Петрович, еле сдерживая слезы, быстро вышел на террасу. «Господи, что же испытывают дети наших беженцев?! — чуть ли не простонал он. — Да и не только дети, — признался он сам себе. — На что же обрекли себя русские люди, отказавшись жить под властью большевиков! Причем отказались добровольно. И этой нищете, похоже, не видно конца… — Он вздохнул, а затем слабо улыбнулся: — Утешает лишь то, что Степа со своей семьей будет иметь надежное пристанище, благодаря отцу и нашим предкам». И, справившись с минутной слабостью, вернулся в комнату.

— С Павликом все гораздо проще, — произнес он уже спокойным голосом, и все облегченно вздохнули. — Являясь воспитанником Морского корпуса, он должен неустанно грызть гранит науки. — Лицо кадета порозовело. — А посему прими от меня, Паша, подарок, имеющий глубокий символический смысл, — и, достав из ящика письменного стола футляр, протянул его племяннику.

Тот, сгорая от нетерпения, открыл футляр.

— Авторучка! — восторженно воскликнул кадет, окинув присутствующих счастливыми глазами.

— Это «Паркер» с так называемым золотым вечным пером, — пояснил Андрей Петрович.

— Вот здорово! — снова воскликнул Павел, вновь вызвав улыбку у его дяди. — Ведь именно такую я видел только у нашего директора в его кабинете, когда тот вызвал меня для встречи с дядей Андреем и папой, — пояснил он матери и сестре.

— Ну и глазаст же ты, кадет! — искренне удивился Андрей Петрович. — И когда только успел рассмотреть ее?

— Как учил меня папа, флотский офицер должен быть наблюдательным.

Все рассмеялись.

— Оказывается, твоя школа, Степа!

— Яблоко от яблони далеко не падает. Это уже народная мудрость, Андрей Петрович, — заметила счастливая Ольга Павловна, благодарно глянув на супруга.

— Учитывая твою наследственность, ты, Паша, непременно должен быть одним из первых по успеваемости. Только это, как мы с твоим отцом уже говорили тебе в кабинете директора Морского корпуса, позволит тебе по его окончании претендовать на поступление в Сорбонну.

— Тем более, являясь обладателем «Паркера», — уточнил, улыбнувшись, Степан Петрович.

— Есть быть одним из первых по успеваемости, ваше превосходительство! — озорно блеснул глазами кадет, вскочив со своего места.

— И прошу, Паша, без балагурства! Это, поверь, очень серьезно. Ведь теперь твое будущее зависит уже только от тебя.

Тот смущенно опустил глаза, а затем уже серьезно посмотрел на адмирала:

— Я все понял, дядя Андрей!

— Ну и, слава Богу! И не тянись передо мной, как перед директором Морского корпуса! А теперь садись! — распорядился контр-адмирал.

Ольга Павловна облегченно вздохнула, а у Ксении загорелись глаза:

— Выходит, что Павлик будет учиться в Париже?

— Вполне возможно, Ксюша, — согласился Андрей Петрович. — Кроме того, вполне возможно, что и ты будешь учиться там же.

Ксения вопросительно посмотрела уже на отца — ведь высшим авторитетом для нее был только он.

— Дядя Андрей прав, — подтвердил тот.

И брат с сестрой радостно обнялись.

— Ну что же, дорогие мои, официальная часть, если так можно выразиться, окончена, и мы со Степаном Петровичем укроемся, пожалуй, на некоторое время на террасе. Ты не против этого, Ольга Павловна?

— Да уж посекретничайте, мужчины. Что с вами поделаешь? — понимающе улыбнулась та.

Как только они вышли на террасу, Степан Петрович сразу же жарко воскликнул:

— А ведь штурм-то Кронштадта отбит!

Брат утвердительно кивнул и уточнил:

— И заметь, Степа, всего через несколько дней после открытия срочно созванного съезда большевиков.

— Ты это к чему, Андрюша? — насторожился тот.

— Да к продолжению нашего предыдущего разговора, в котором я упоминал об изворотливости большевиков, — и, видя непонимание в глазах брата, пояснил: — Ты, наверное, обратил внимание на то, что в сообщении о провале первого штурма Кронштадта как бы вскользь упоминалось о репрессиях, которым якобы подверглись некоторые участники штурма? — Тот утвердительно кивнул. — Следовательно, пусть и частично, подтвердились мои предположения о возможности разагитации красных войск восставшими матросами. И теперь большевики, усилив группировку войск для повторного штурма Кронштадта и учтя допущенные ошибки, бросят в ее первых рядах делегатов съезда, которые в своем подавляющем большинстве являлись участниками Гражданской войны и, вследствие этого, обладают определенными военными знаниями и боевым опытом. И вот эти фанатики увлекут своим порывом штурмующие красные войска.