Битвы за корону. Три Федора - [145]

– Да, понимаю, – мрачно кивнул он. – Но кривое дерево не держит снега, а плохой человек – своего слова. Да и у тебя нет веры мне. И где нам сойтись?

О-о, дядя, это ж совсем другой разговор! Коль нет принципиальных возражений, все остальное решаемо.

– Сойдемся посредине, – выпалил я. – Истина обычно всегда лежит там, как сказал один мудрец. Но идти к ней я предлагаю одновременно, с двух сторон. Я шаг и ты шаг.

Он вопросительно уставился на меня, не понимая.

– Лгут только в случаях, когда оно выгодно, – пояснил я. – Вот и давай разберем эти случаи. И начнем с тебя, хан. Я не вижу для тебя выгоды в утверждении, будто ты не знал, что царевна Ксения Борисовна является моей невестой. Знал или не знал – в твоей нынешней судьбе от этого ничего не изменится, верно? Тогда какой тебе смысл обманывать меня? Следовательно, я готов поверить твоим словам.

Хан посмотрел мне в глаза. Что он там в них прочел, не знаю, но, кажется, поверил в мою искренность и медленно кивнул. Обрадованный, я продолжил:

– А теперь и ты шагни мне навстречу и поверь, что Федор Борисович не ведал о моем замысле, ибо, согласись, в моем утверждении тоже нет ни малейшей выгоды.

– Но тогда тем более глупо верить обещаниям того, кто лжет даже своему государю, – усмехнулся Кызы.

– А я не говорил, что лгал ему, – улыбнулся я. – Я не сказал правды, но в чем я ему поклялся, того и не делал….

 Слушал меня Кызы внимательно. Гнев его, судя по всему, стих, и до него стало доходить, что и впрямь лучшего выхода, чем договориться, нет. У обоих нет. Разумеется, если мы оба хотим остаться в живых.

Мы успели договориться в отведенный нам час. Изрядно помог и мой тайный козырь. Вначале, по дороге в крымский лагерь, я как бы между прочим, выяснил у Фарида-мурзы причину смерти хана Девлет-Гирея, отца Кызы. Я же говорю, они умерли от одного и того же. И едва он ее назвал, как мне припомнился рассказ экскурсовода, водившего нас по бахчисарайскому кладбищу и в голове всплыла дата смерти Кызы. Разумеется, я назвал хану только ее, в смысле год, заявив, что впоследствии, будучи в Москве, поведаю, отчего она наступит.

Откуда мне известно? Видения бывают. Вот в одном из них я и увидел его захоронение с указанной на плите датой. Неясно, правда, расплывалась она перед глазами, но год я углядел. И он не за горами, следующий. А что дата окутана туманом, очень хорошо. Туман этот – верный признак, говорящий о возможности кое-что исправить, и я готов помочь ему избежать визита костлявой старухи с косой. Надолго ли, учитывая немалый возраст Кызы, неизвестно, но отсрочку обещаю твердо. Более того, тем самым будут спасены и его сыновья, чья гибель случится в течение года после его кончины.

Поначалу он мне не поверил. Да и кому охота верить во всякие гадости.

– Аллах не рассказывает людям о будущем, – возразил он.

– Ты неправ, великий хан, – улыбнулся я и напомнил о пророках прошлых времен, которых хватало как в христианском мире, так и в мусульманском.

Кызы недоверчиво уставился на меня. Ну да, при слове «пророк» стереотипное воображение обычно выдает какого-нибудь мудрого отшельника, давно отказавшегося от всех житейских благ и награжденного за это чудесным даром. Словом, им непременно должен быть дедушка весьма и весьма преклонного возраста, чтоб и лицо в морщинах, как у печеного яблока, и волосы седые, и бородой можно пыль подметать, и вшей в голове больше чем звезд на небе. А тут перед ним сидит и нахально улыбается юнец, который ему не то, что в сыновья – во внуки годится. Хоть и худой, но не аскет, одежка не от Версачи, но и не на помойке найдена, да и чин с титулом не из самых низких.

Поневоле усомнишься.

Навряд ли я сумел бы до конца развеять его неверие, но изрядно поколебать его мне удалось. Как? Да очень просто. Я отправил гвардейца за Годуновым. В смысле, распорядился подогнать его карету поближе к нашей и когда мой приказ выполнили, проявив максимум мер предосторожности, вывел его, усадил напротив Кызы и попросил рассказать все, что он знает о моих видениях и сколько раз они сбывались.

Заодно, воспользовавшись образовавшимся перерывом, я успел повидать бывших пленниц. Точнее одну и отнюдь не ту, с которой хотел встретиться. Марина Юрьевна выглядела – учитывая ситуацию – изумительно. Уверившись, что самое страшное позади, она весело щебетала, осыпая меня комплиментами и даже пару раз успела напомнить про сундуки с нарядами – не забыли ли их погрузить в кареты. Ну и про серебро свое не забыла поинтересоваться – как, мол, не разграбили его? А вот Ксюша….

Увы, но как сообщил мне Арнольд Листелл, вышедший из возка, где она сидела, ей не хотелось бы пока показываться передо мной. Мол, он хоть и проявил все свое немалое врачебное искусство при наложении на ее лицо повязки, но царевна весьма сильно опечалилась, успев поглядеть на себя в зеркало. Потому она настоятельно просила никого до нее не допускать….

Пришлось разговаривать, приоткрыв дверцу ее колымаги, но стоя к ней спиной. Одно хорошо. Как авторитетно заявил Листелл, рана у нее неглубокая, потому при наличии знающего лекаря, который сумеет обеспечить надлежащий медицинский уход, заживет она быстро. Я посмотрел на его самодовольную рожу и отчего-то усомнился и насчет знающего лекаря и насчет надлежащего медицинского ухода, но, как назло, вмешалась сама Ксюша. Не в добрый час принялась она меня уверять, что у нее все хорошо, а Арнольд Иоганыч перевязал ее столь искусно, что ей вовсе не было больно, ну ничуточки, да и теперь почти не болит. И слушая ее бодрый голосок я успокоился.