Битвы за корону. Три Федора - [127]

– Все равно опасно, – проворчал Метелица.

– Не спорю, – согласился я. – Но на нем будет надета кольчуга, да еще шуба со стальными вкладками. Тому, кто его закроет, куда опаснее. Может достаться.

– Не привыкать, – отмахнулся Летяга, поспешив успокоить меня. – Да ты не сумлевайся, княже. Эвон, в Пайде от пуль Федора Борисовича уберегли, а от стрел басурманских….

– Но действовать надлежит не просто быстро, но стремительно, как молния, – предупредил я.

– А с прочими чего делать? – осведомился Метелица. – При хане-то невесть сколько людишек окажется.

– Ими займется Скок и его люди, – пояснил я. – У них в связках мехов, которые они понесут хану, будут спрятаны пистолеты…. Но стрелять надлежит в первую очередь в ханских телохранителей – они нам ни к чему. Остальных же лучше брать в плен. Чем больше заложников, тем лучше.

Оружие я подобрал исключительно трофейное, с ударнокремневым замком, распорядившись собрать его со всего полка, равно как и пищали. Они, конечно, не столь надежны, как фитильные, какая-то часть непременно подведет, даст осечку, но зато им не требовался зажженный фитиль.

Но если с предполагаемыми осечками я сделать ничего не мог, то чтобы не случилось главной осечки, у людей, я постарался предусмотреть все возможное на тренировке. Статистов на всякий случай (скорее всего с ханом помимо сына увяжется кто-нибудь из свиты), я подобрал сразу пятерых. Это помимо изображающих Кызы-Гирея и Годунова. На роль первого я выбрал здоровенного Одинца (тяжело в учении – легко в бою), а моего ученика вновь надлежало сыграть Емеле. Расставив всех на дворе в нужном порядке, я дважды продемонстрировал свои будущие действия, с которых все должно начинаться и подробно растолковал, что и как делает каждый. После этого, велев спецназовцу Нетопырю заменить меня (у него лучше всех получались броски), велел тренироваться самостоятельно и подался к остальным.

 Сотники к тому времени успели провести отбор среди своих людей и были готовы. Мой рассказ о том, что надлежит проделать еще в Скородоме, до выезда к хану, был воспринят так, как я и рассчитывал, благо, излагал я суть предстоящего надувательства татар с юморком, не переставая улыбаться. Свой настрой мне удалось передать и остальным «актерам» – потому репетировали смену составов бодро и весело. Народ и сам на ходу вносил предложения, как сделать лучше тут, как там, и кое-какие из них оказались весьма дельными.

Но Скородом – прелюдия к основному действу, не более, а стоило нам перейти к нему, все застопорилось. И хотя я начал с подробного разъяснения, что за чем должно происходить, начиная с самого порядка движения к татарскому лагерю и прибытия в него, поначалу меня поняли не все. Едва я вывел участников поближе к Москве-реке, дабы очертания местности примерно соответствовали той, на которой будет происходить настоящее действо, как убедился в этом окончательно. И пришлось поправлять, пояснять, вновь и вновь растолковывая и разжевывая. А затем опять репетиция, и снова получалось не совсем правильно, а кое-что и вовсе неправильно…. Что-то приемлемое стало получаться поздним вечером, когда давно стемнело и я устало махнув рукой, решил перенести тренировку на завтра – не зря же я выторговал у татар лишние сутки для сбора «приданого».

Народ на ночлег я разместил здесь же – пустых домов хватало, ночуй в любом, а кроме того имелись и монастырские кельи. У трёх охранных сотен казармы тоже под рукой – прошел через Чертольские ворота Белого города и вот они, пожалуйста. Но сам я укатил к себе на подворье – вдруг понадоблюсь Годунову с утра пораньше. Кроме того все равно начинать завтрашний день мне предстояло с посещения Думы.

По счастью, голова у Федора от выпитого накануне изрядно болела и ему было не до подозрений. Да и вел я себя весьма примерно. Даже в Думе, когда на меня начали наезжать, сперва слегка, а потом обрушившись со всех сторон, я больше помалкивал, потупив голову и сокрушенно кивая ею в такт словам очередного обвинителя.

Грехов у меня отыскали предостаточно: я и Мнишковну с царицей оставил в Вардейке, и охраны им мало выделил, и серебро нужно было забрать все, а теперь поди сыщи столько денег для выкупа, и….

Словом, нашли в чем обвинить. Но больше всего, на мой взгляд, их бесило мое наплевательское отношение к их чинам, титулам и отечеству: каждый был назначен воеводствовать над небольшими участками стен – от башни до башни и только. Правда, до конца я унижать их не стал, никого над ними не поставив – пусть все напрямую подчиняются мне. Мороки куда больше, зато при таком раскладе не будет отказов.

Помалкивал же я потому, что мысли мои были заняты совершенно иным: все ли учел, нигде ничего не забыл. А кроме того я считал, что и впрямь отчасти виноват в их пленении.

Кстати, уверен, что произошел наезд по наущению Романова. По всей видимости, Федор Никитич хотел продемонстрировать мне свою нынешнюю лояльность, ибо когда народ разошелся не на шутку, он неоднократно вставлял что-то примирительное, добродушно улыбаясь мне. Не иначе, как боярин собирался взять слово под конец, представ во всей красе моего защитника.