Битвы за корону. Прекрасная полячка - [15]

Словом, когда Микита Голован услыхал первый залп и, проникнув на передний царский двор, ринулся с него в палаты, ему было кого изгонять из них. И остатки мятежного сброда, ошалевшие, но, увы, пищали не бросившие, повылетали из дворца как раз в то время, когда оборону в узком пространстве между стенами Успенского собора и звонницей Ивана Великого держала моя полусотня, а гвардейцы Груздя уже устремились к Благовещенскому собору. Да тут еще сам сотник, увидев знакомые лица гвардейцев Микиты Голована, радостно протянул:

— Наши подоспели! Ну теперь держись!

И Дмитрий, воодушевленный тем, что пришла подмога, а враг бежит, недолго думая крикнул гвардейцам Груздя:

— За мной! — и ринулся в атаку.

Был бы на его месте кто иной, мои ратники навряд ли его послушались. Но повелевал сам государь, и вновь сказалось мое отсутствие. Хотел сотник встрять и отменить его приказ, но не решился. Спецназовцы, назначенные в царскую охрану, тоже не ожидали от него такой прыти, а потому, метнувшись вслед за государем, дабы взять его в защитное кольцо, сделали это с небольшим запозданием и догнать его не успели. Да, подавляющее большинство мародеров ринулось наутек, не думая об обороне, но кое-кто успел выстрелить. Таковых оказалось немного, десятка два, но четыре пули угодили в цель. Взметнулся в отчаянном прыжке Корела, бывший подле царя, чтоб закрыть его своим телом, но поздно — свинец угодил Дмитрию в грудь. Да и немудрено, бежал-то он впереди всех.

Когда я со своими людьми подоспел, трое моих гвардейцев и государь лежали на снегу. Едва глянув на него, я понял, что дело худо — на белой рубахе чуть повыше сердца зловеще расплывалось темно-багровое пятно. Приемлемый выход оставался один — немедленное отступление. Но куда — в царские палаты или в Запасной дворец? Не знаю, что бы я выбрал, но когда встал с колен и огляделся по сторонам, то заметил слегка приоткрывшуюся дверь Успенского собора и выглядывающее из-за нее бородатое лицо какого-то не в меру любопытного дьякона или священника. Я указал на нее и распорядился:

— Государя и прочих раненых на полушубки и в храм. Груздь, командуй. Вторая полусотня вместе со мной в атаку. Впере-од!

Иначе было нельзя, поскольку всем сразу не войти и у дверей храма неизбежно образовалась бы толкучка. Мы вновь метнулись в проход между собором и звонницей и всадили первый залп чуть ли не в разинутые глотки ошалевших преследователей, никак не ожидавших такого поворота событий. Толпа в панике отхлынула, огрызаясь разрозненными выстрелами, но особого урона они нам не нанесли, слегка зацепив двоих. Образовавшиеся полминуты мы использовали на всю катушку, успев перезарядить пищали, после чего половина гвардейцев, по моей команде дав второй залп, ринулась к дверям собора. Выждав минуту и бабахнув напоследок третий раз, следом отправилась оставшаяся часть полусотни. Особо смелым преследователям досталось по арбалетному болту.

Едва мы оказались внутри Успенского собора, я, бегло оглядевшись по сторонам, понял, что спонтанно выбранный мною вариант действительно самый лучший. Во-первых, храм чрезвычайно удобен для обороны. Оконца узенькие, не больно-то пролезешь, да и расположены они высоко. Залезть через них внутрь можно исключительно с лестницы. Закидать через них храм факелами? Но и тут радости для атакующих мало — почти все каменное, кроме икон и алтаря, гореть, по сути, нечему. Получалось, единственное уязвимое место — двери. Натаскать к ним побольше хвороста, запалить, а когда прогорит, протаранить — это куда ни шло. Но опять-таки дверей куда меньше, чем в палатах, и выглядят они не в пример крепче: тяжелые, дубовые.

Во-вторых, на моей стороне была психология. Одно дело — штурм дворца. Никаких вопросов, связанных с верой, не возникает. А идти на приступ храма, да какого — одной из главных святынь Кремля, — многие призадумаются. Не вожаки, нет. Бояре-мятежники колебаться не станут. Чтобы уцелеть самим, у них один выход — убить Дмитрия. Ну и меня заодно, ибо слишком много знаю. Зато для рядовых дело иное. Следовательно, если их ратные холопы и станут выполнять приказы своих командиров, то нехотя, с изрядной долей боязни перед карой господней за подобное кощунство.

И в-третьих, пока мы дотащили бы царя до его палат, тем паче до Запасного дворца, первую помощь оказывать было бы некому…

Забаррикадировавшись изнутри и распорядившись расставить людей по всему периметру и по десятку на каждые двери, я подозвал Вяху и ткнул пальцем в окна:

— Сооруди из своих людей с каждой стороны по «пирамидке», да троих пошли наверх — пусть глядят, что творится подле кремлевских ворот, — и сунул ему в руки подзорную трубу.

— Ежели «пирамидки» ставить, боюсь, лики свалим, а то и того хуже, — возразил командир спецназовцев.

Я задумчиво посмотрел на иконы, густо усеивающие стены, в том числе и под окнами. Действительно, можем испачкать, и потом злые языки наговорят про мое войско, что оно действовало хуже, чем басурмане в храме Святой Софии после взятия Константинополя.

Пришлось искать отца Лазаря — протопопа и настоятеля этого собора. Тот буквально за минуту до нашего появления в храме закончил служить заутреню и послал одного из дьяконов поглядеть, что творится на улице. Сообщить дьякон не успел… При виде вооруженной толпы, ввалившейся в храм, отец Лазарь поначалу перепугался, решив, будто это ляхи, но, заслышав русскую речь, ободрился, хотя и ненадолго, ровно до того момента, пока не признал в лежащем на полу собора тяжело раненном человеке самого царя. Когда я его выдернул из толпы, окружившей Дмитрия, бледный протопоп, вытаращив глаза, смотрел, как мои гвардейцы бинтуют государя, не в силах поверить в творящееся кощунство.