Битва за Рим - [16]

Марий узнал, что здесь многие, особенно не принадлежащий к привилегированным слоям люд, горько завидуют новому конкуренту — Брундизию и симпатизируют жителям других городов италийского союза.

— Слишком много солдат, выставляемых членами италийского союза для службы в римской армии, гибнут из-за глупости военачальников, — горячо доказывал Марию этнарх. — Земля их приходит в запустение, род прерывается. Лукания, Самния, Апулия обеднели. Италийские союзники вынуждены самостоятельно вооружать свои легионы и платить за их службу Риму. Ради чего, Гай Марий? Чтобы Рим мог держать открытой дорогу между Италийской Галлией и Испанией? Какое до этого дело апулийцу или лукану? Разве он когда-либо воспользуется этой дорогой? Или ради того, чтобы Рим мог доставлять из Африки и Сицилии пшеницу и кормить римлян? Много ли этого хлеба попало в голодную годину в рот самниту? Уже много лет римские граждане в Италии не платят Риму никаких прямых налогов. А мы в Апулии, Калабрии, Лукании и Бруттии все платим и платим! Наверное, нам полагается испытывать благодарность к Риму за Аппиеву дорогу — во всяком случае, Брундизий вам действительно благодарен. Но часто ли Рим назначает совестливых кураторов, которые поддерживали бы дорогу в достойном состоянии? Есть один участок — вы наверняка по нему проезжали, — где покрытие смыло двадцать лет назад! И что же, дорогу починили? Ничего подобного! Починят ли? Опять-таки нет! А Рим продолжает взимать с нас десятину и тянуть налоги, забирает нашу молодежь, которая воюет за тридевять земель отсюда, защищая интересы Рима, и гибнет, после чего объявляются богатые римские землевладельцы, оттяпывающие у нас все больше земли. Они пригоняют рабов, чтобы те присматривали за их тучными стадами; рабы работают закованными в цепи, спят взаперти и мрут, как мухи: неважно, хозяин купит еще! На нас он ничего не тратит, в нас не вкладывает ни гроша. Мы не видим ни сестерция из тех денег, что он здесь зарабатывает, поскольку он не нанимает наших людей. Настало время, Гай Марий, чтобы Рим проявил больше щедрости или отпустил нас на все четыре стороны.

Марий выслушал эту длинную и пламенную речь бесстрастно: это было просто еще одно излияние из множества тех, что преследовали его повсюду вдоль Аппиевой дороги.

— Я сделаю все, что в моих силах, Марк Порций Клеоним, — серьезно ответил он. — Если начистоту, то я уже много лет стараюсь что-то изменить. То, что я добился так мало, объясняется главным образом тем, что многие члены Сената никогда не путешествуют так, как это делаю я, и никогда не беседуют с местными жителями; более того — помоги им, Аполлон! — они слепцы! Тебе наверняка известно, что я все время возвращаюсь к теме непростительного расточительства по отношению к жизни римских солдат. Как мне представляется, времена, когда нашими армиями командовали бездарности, остались в прошлом. Если кто и преподал римскому Сенату соответствующий урок, то это был я. С тех пор как Гай Марий, «новый человек», показал всем этим благородным римлянам, беспомощным на поле битвы, что означает командовать войском, я замечаю, что Сенат стал более склонен доверять командование «новым людям», доказавшим свой ратный талант.

— Все это прекрасно, Гай Марий, — негромко произнес Клеоним, — но только это не поднимет наших мертвых из могил и не вернет наших сыновей на заброшенную землю.

— Знаю.

Когда корабль вышел в море и распустил свой большой квадратный парус, Гай Марий оперся о борт и устремил взор на Тарент. Так он стоял до тех пор, пока город и его окрестности не поглотило голубое марево. Мысли его были заняты невзгодами италийских союзников. Возможно, они задевают его за живое потому, что его самого часто называют италиком, то есть неримлянином? Или потому, что он, при всех своих ошибках и слабостях, наделен чувством справедливости? А может, причина в том, что он не в силах выносить выпирающую отовсюду бездарность? В одном он был непоколебимо убежден: настанет день, когда италийские союзники заставят Рим считаться с собой. Они потребуют предоставления римского гражданства всем без исключения жителям Апеннинского полуострова, а возможно, и Италийской Галлии.

Взрыв смеха отвлек его от этих мыслей. Гай Марий отошел от борта и обнаружил, что его сын — неплохой моряк: корабль бойко бежал вперед, подгоняемый ветерком, и плохого моряка наверняка стошнило бы. Юлия тоже выглядела неплохо.

— Вся моя семья привержена морю, — сказала она, когда Марий подошел к ней ближе. — Это не распространяется разве что на моего брата Секста — все дело, вероятно, в его одышке.

Корабль, на котором они плыли в Патры, постоянно сновал между двумя берегами, принося владельцам немало денег, выручаемых за перевозку пассажиров и грузов. Марию была предоставлена сносная каюта. Впрочем, он не сомневался, что Юлия ждет не дождется, когда они сойдут на берег. Зная, что Марий намеревался продолжить морское путешествие по Коринфскому заливу, его супруга, очутившись в Патрах, отказалась двигаться дальше, пока они не совершат сухопутное паломничество в Олимпию.

— Как странно, — рассуждала она, трясясь на ослике, — что величайший храм Зевса находится на этом захолустном Пелопоннесе! Почему-то мне всегда казалось, что Олимпия — это у подножия горы Олимп.