Битва за Ковель - [31]

Поскольку бой был в самом разгаре, а Ковель — на расстоянии одного броска, то Николусси-Лек просто проигнорировал данный приказ, тем более что напрямую Больму он не подчинялся. После войны он рассказывал в интервью, что исходил из сиюминутной оценки ситуации, понимая, что в случае остановки положение снова станет безнадежным^{146}. Интересно, что диалог между двумя офицерами велся через командира последней машины в колонне «пантер», шарфюрера СС Хуго Мёллера. Дело в том, что именно Мёллер принял этот приказ и поэтому ему Николусси-Лек продиктовал ответ: «Командиру последней машины: сообщение гауптману Больму: танковая рота выполняет задачу, ведет бой. Таким образом, не можем подчиниться вам»^{147}.

И действительно, обстановка для продолжения атаки была самая благоприятная, так как сильная метель сняла потенциальную опасность на открытых флангах и помогла танкам успешно прорваться через позиции советских зениток, причем, по немецким данным, было уничтожено два зенитных орудия. Прикрываясь метелью, «пантеры» сумели быстро пройти дальше и с тыла выйти к передовым советским блокирующим позициям перед Ковелем, застав неприятеля врасплох. Последний решительный натиск, и оборона противника треснула как яичная скорлупа. Здесь хорошо проявили себя пехотинцы из танкового десанта, быстро зачистившие траншеи красноармейцев.

В 7: 30 танки достигли поворота железной дороги, где вышли к передовому опорному пункту, которым командовал гауптман Штреккер из гарнизона Ковеля. Тем самым прорыв 8-й роты в Ковель состоялся. Штреккер тут же попросил у Николусси-Лека помощи касательно подавления двух укрытых за руинами каких-то построек советских противотанковых орудий на северо-западной окраине города, которые постоянно выбивали угловые позиции батальона Штреккера. Для выполнения этой просьбы эсэсовцам потребовалось две «пантеры» и четыре выстрела.

После этого семь «пантер» проследовали в центр города, на командный пункт Гилле, где в 08: 10 Николусси-Лек доложил командующему обороной о своем прибытии: «Группенфюрер, докладываю о прибытии 8-й роты в составе семи танков». Он пожал руку молодому офицеру: «Спасибо, Николусси-Лек. Вы нам очень помогли. Теперь я уверен, что мы справимся»^{148}. Как мы помним, Гилле как раз требовал разрешение на прорыв из города 30 марта, в котором ему было отказано. Теперь он мог вздохнуть с облегчением, поскольку получил серьезное подкрепление, с помощью которого мог продержаться еще несколько дней. Да и надежда на скорую деблокаду города теперь, после удачного прорыва в город, разгорелась с новой силой — всем стало понятно, что советское кольцо вокруг Ковеля совсем не такое плотное, как могло бы показаться, и его вполне можно разорвать.

В 10:00 131-я пехотная дивизия доложила, что 8-я танковая рота в сопровождении пехоты прибыла в Ковель в 09:05.^{149} Не трудно представить, какой диапазон реакций вызвало это сообщение в немецких штабах разного ранга — от удивления до безграничного восторга и воодушевления.

Конечно, семь «пантер», пусть даже с ограниченным боезапасом и небольшим количеством оставшегося в баках топлива, сумели существенно увеличить боевой потенциал ковельского гарнизона. Уже вскоре танковая рота приняла участие в отражении вражеских атак на город, поддерживая пехотинцев огнем своих мощных орудий. Для танкистов эти бои были тяжелыми, достаточно сказать, что в боях в Ковеле Николусси-Лек потерял пять танков[40].

Таким образом, в результате смелого «гусарского» рейда по сложной местности, с плохо работающей связью и в нарушение всех приказов, часть 8-й танковой роты 5-го танкового полка СС сумела прорваться в Ковель. В ходе рейда было уничтожено 16 противотанковых орудий, два зенитных орудия, два танка (или «шерманы», или Т-34) и 40 противотанковых ружей, а также много стрелкового вооружения. За это 3 апреля 1944 года Николусси-Лек был упомянут в сводке Верховного главнокомандования вермахта^{150}, что всегда являлось одним из высших актов признания заслуг военнослужащего.

Хотя этот успешный прорыв не имел никакого решающего значения, так как кольцо окружения, разомкнутое 8-й ротой, сразу же снова сомкнулось за кормой последней «пантеры», однако моральный дух как осажденного гарнизона, так и деблокирующих войск резко вырос. Это был реальный успех немецких войск. Но о снятии осады и спасении города говорить было еще преждевременно, поскольку коридор еще не был пробит, а 47-я армия не собиралась сдавать своих позиций.

СТАНЦИЯ ЧЕРКАСЫ

Тем временем общее положение деблокирующих войск было совсем уж не радужным. В районе железнодорожной станции в Черкасах, в таком себе немецком «анклаве» на контролируемой советскими войсками территории в полутора километрах от основной немецкой линии фронта, оставались две «пантеры» и полтора десятка гренадер под общим командованием обершарфюрера СС Фааса. В этот момент станция приобрела важное значение как опорный-перевалочный пункт на пути к Ковелю. Понимали это и в советских штабах — 31 марта к Черкасам вышли усиленные артиллерией части 175-й стрелковой дивизии^{151}, скорее всего, это был 277-й стрелковый полк, готовившиеся отбивать станцию.