Битва за Берлин последнего штрафного батальона - [23]

– Батарея, огонь! – громовым голосом проорал за спиной у штрафников старший лейтенант Пчелкин.

Максим удивился: маленький, тощенький, а голосище – как у трех оперных баритонов вместе взятых.

Хорошо, что солдаты заткнули уши – прогремело так, что в дальнем лесу воробьи посыпались с веток. И в Берлине тревожно зазвенели стекла в окнах. Штрафники восторженно завопили. Как минимум четыре танка встали, охваченные пламенем. С одного свалилась гусеница, и он завертелся, давя бегущих солдат.

– Заряжай!!! – прогремел Пчелкин.

Распахивались люки, танкисты в черных комбинезонах сыпались с брони, как тараканы.

– Батальон, огонь!!! – чуть не хором возопили комроты с замполитом.

Шквал огня смел наступающие цепи. Солдаты расстреливали дисковые магазины, отбрасывали использованные, вставляли новые – слава богу, этого добра было с избытком. Безостановочно трещали пулеметы, ухали противотанковые ружья. Глотки воспалились от крика и попавшей в горло пыли. Еще один залп произвела батарея Пчелкина – развалив ряды атакующих. Эсэсовцы, не успевшие залечь или спрятаться за броней, валились пачками. Еще два танка встали, зачадили едким черным дымом.

– Вешайтесь, уроды, хрен пройдете! – истошно хохотал Рывкун, расстреливая магазин за магазином.

Немцы не могли продвинуться ни на шаг. Они отстреливались, залегали, пятились. Неохотно вставали, бежали дальше, подгоняемые офицерами. Но вновь ложились под губительным огнем, и многие из них больше не вставали. Танки уже не наступали – стояли на месте, расстреливая последние снаряды. Над полем зависли клубы дыма, в нем метались фигурки солдат меж горящих танков.

– Огонь, касатики, огонь! – надрывался осипший Трофимов, и офицеры с выпученными глазами носились по траншеям, требуя от солдат того, что они и так делали.

Максим израсходовал четыре магазина и очень жалел, что нельзя перебросить через канал гранату. Немцы топтались на том берегу, ни один танк не спустился к воде, ни одному солдату не удалось замочить ног. Коренич стрелял короткими прицельными очередями, выискивая в дыму «устойчивые» мишени. Немцы, залегшие в траве, тоже стреляли прицельно. То и дело из стрелковых ячеек вываливались бойцы, кто-то сразу успокаивался, кто-то катался по земле, выл от боли, брызгая слюнями и кровью. Кто-то вскрикнул, мягко сполз на дно окопа. Прогремел взрыв, осыпалась земля – танки снова начали стрелять.

– Батарея, огонь!!! – орал старший лейтенант Пчелкин.

Снова вспыхивали танки, гремели взрывы в гуще залегших эсэсовцев. Выдержать такое было невозможно – даже людям со стальными нервами и стойким иммунитетом к смерти.

– Заряжай!.. Батарея, огонь!!! – неистовствовал Пчелкин.

Уцелевшие танки, огрызаясь, отползали на безопасную дистанцию. Откатывалась поредевшая пехота. Все пространство, окружающее восточный берег канала, было завалено телами в серых и черных шинелях, усыпано догорающими машинами. Максим в изнеможении сполз по стенке окопа – глаза закрывались, он просто не мог больше не спать. Он не видел, что творится вокруг – кто остался жив, кто погиб, кто ранен; не слышал, как штрафники, сидя в окопах, расстреливают одиночными выстрелами раненых фашистов – эсэсовцев все дружно ненавидели, их было не жалко. Не видел, как выпучил мертвые глаза взводный Смуглянский, лежащий буквально под ногами. Не видел, что вся траншея – практически все семьсот метров – завалена телами мертвых и агонизирующих красноармейцев – бывших офицеров, – что санитары не справляются и что из восьми орудий Пчелкина уцелело пять, остальные безнадежно разбиты, а тела артиллеристов лежат, засыпанные землей…

Максим очнулся, когда шарахнуло совсем рядом, и ему за шиворот посыпалась земля. «Надо же, уснул», – вяло удивился он, завертелся, нащупывая автомат.

– Подъем, боец, подъем, – глухо урчал, тыча его прикладом, нечеткий расплывающийся Соломатин. – Проспишь все на свете. Ну, ты и горазд дрыхнуть, засоня…

Вторая атака была страшнее первой. Немцам нечего было терять. Вряд ли эсэсовское войско могло рассчитывать на милость со стороны победителей. Оно предпочитало умереть, но не попасть в плен. Рвались в бой танки, бежала пехота. Фашисты шли уже не в полный рост, а перебежками, пригнувшись; и старались не скапливаться в одном месте. Позиции орудий Пчелкина фашистские наводчики уже засекли и тщательно выверяли каждый выстрел. Взрывом накрыло расчет – подпрыгнуло переломанное орудие, попадали пораженные осколками солдаты. Второй взрыв – и накрыло замаскированную позицию второго орудийного расчета.

– Без команды не стрелять, покажем этим тварям, где раки зимуют! – привычно голосил майор Трофимов.

Но и командный пункт в центре расположения второй роты немецкие наводчики уже вычислили. Несколько взрывов прогремели в окрестностях наспех вырытой командной землянки, и позиции огласил вибрирующий, срывающийся в панику вопль:

– Мужики, комбату голову оторвало!

– Без паники! – взревел чуть левее замполит Кузин. – Батальон, приготовиться к бою! По противнику… за нашу Советскую Родину… за товарища Сталина, за синий платочек…

– За вашу мать! – истерично хохотал Борька.

Дожидаться, пока замполит дожует свои надоевшие агитки, солдаты не стали – открыли беглый огонь. Нестройно гавкнула батарея Пчелкина – точнее, то, что от нее осталось. Вспыхнули два танка, но остальные останавливаться не стали – огонь с позиций штрафников был уже не таким плотным, как час назад. Страшные «тигры» и «пантеры» объезжали подбитые машины, с рычанием переваливались через мертвых эсэсовцев, устремлялись к берегу канала. За ними бежали солдаты, не встречающие уже серьезного сопротивления. Замолчал пулемет, двое солдат, ведущих из него огонь, сползли с бруствера, сполна выполнив свой долг перед Родиной. Пулемет, ломая треногу, повалился в траншею вслед за мертвецами. Но уже бежал, прикрывая голову, потерявший каску Бугаенко. Поднял массивную штуковину, взгромоздив ее на бруствер, взревел грудным ревом: