Битва вечной ночи - [32]

Группка жителей деревни уже торопилась к воротам. Стражники, захлебываясь, рассказывали, что за тварь только что прогнал мимо них деревенский голова.

Накинув плащи, девушки поспешили следом по дороге, которая шла по самому краю утеса, так что внизу с шумом били соленые волны прибоя и тучи брызг порой захлестывали через кромку скал. Поднялся ветер, море свирепствовало на острых камнях, кипело белой пеной, ни дать ни взять — молоко на огне. При свете звезд острые валуны внизу блестели, точно выточенные из сизого камня голуби. Стеклянные водные валы разбивались о них, поднимались клубами серебристого пара.

Существо, с которым сражался Эрроусмит, было прибито к земле на самой вершине утеса. Из туловища существа — Тахгил оно показалось просто кулем белой шерсти — торчала рукоять топора.

— Не бойтесь, — промолвил Эрроусмит, обвивая теплой шершавой рукой талию девушки. — Оно явилось в дом, и я погнался за ним с посохом в одной руке и топором в другой. Оно помчалось на утесы, я за ним. И только Оно уж собралось соскользнуть с камней в море, я выкрикнул Слово и метнул топор.

— Где Паук? — кричали селяне. — Позовите Паука.

Однако тот, судя по всему, знатно напраздновался во время Катания-на-Ворвани и все еще не отошел от воздействия крепкого яблочного вина, а потому просыпаться и не думал.

Сбившись в кучку на солидном расстоянии, которое они сочли безопасным, зеваки разглядывали прибитую к камням непонятную тварь. Та не шевелилась. Понять, жива ли она, было решительно невозможно — равно как и разобраться, как она выглядит на самом деле: каждый видел что-то свое, не то, что другие.

— Надо бы его прикопать, — предложил кто-то, и несколько молодых парней бегом бросились в деревню за лопатами.

Чудище забросали землей, а потом вырыли вокруг глубокую и широкую канаву, чтобы ни человек, ни зверь не могли бы приблизиться к опасному предмету и потревожить его, если его еще способно было что-то потревожить.

Строго говоря, никто из деревенских не осмеливался к Существу и близко подойти. Все стояли вокруг, а ветер играл полами плащей, придавая людям сходство со стайкой диковинных птиц, что хлопают крыльями, собираясь взлететь.

Теперь, когда первый порыв возбуждения схлынул, все как-то вдруг вспомнили, что находиться ночью за оградой довольно-таки опасно, и заспешили по домам, на ходу похлопывая Эрроусмита по спине и поздравляя его с победой.

— Я, пожалуй, покараулю еще в доме остаток ночи — на всякий случай, — сказал тот и повернулся к Тахгил. — Слышите ли сырой ветер с воды, мистрис Меллин? Как будто голос выкликает чье-то имя.

— Я слышу ветер, — отвечала Тахгил, увлекаемая прочь букетом девушек.

— Доброй ночи, — пожелал ей Эрроусмит.

— Доброй ночи.

В час ухта Тахгил пробудилась от мучительных снов — резко, как внезапно отпущенная тугая пружина, вернулась к осознанию действительности, близящегося нового дня. В этот ранний час должно что-то произойти.

Ветер улегся. Кругом все затихло. Девушку разбудил стук подков — выглянув в окно, она увидела, что Эрроусмит оседлал лошадь и выводит ее из стойла. Ну да! Финодори вызвал его вместе косить круглый лужок — и очень сердился. Уриск предупреждал… овинный может быть мстителен и опасен! Бетони и Сорель тоже зашевелились.

— Вы как — не боитесь выйти из дома? — спросили они. — Мужчины повели Паука взглянуть, что за Существо там прибито на скалах. Уж он-то знает, что делать. А по дороге можно ополоснуть лицо первой росой. Говорят, если первого уайнемиса умыться предрассветной росой, это очень полезно для цвета лица. И от веснушек избавляет.

— Мы пойдем.

Тахгил и ее подруги торопливо оделись, накинули плащи. За Эречдом из еще не поредевшей тьмы вырисовывались смутные силуэты. Огоньки факелов весело плясали во тьме, но лица людей были строги и серьезны — в этот час ни о какой праздничной атмосфере не могло быть и речи. Холод, тишина, напряженная, выжидающая темнота, слабые-преслабые голубоватые проблески зари в неподвижном воздухе — все это невольно навевало уныние даже самым бесшабашным гулякам, выскочившим на улицу после ночной попойки в трактире.

Хотя таковых, кстати, сегодня тут не нашлось: попойка на всю ночь была для селян Апплтон-Торна роскошью, которую они позволяли себе только на праздник Летнего Солнцестояния. Отдых являлся для них суровой необходимостью: выживать-то приходилось тяжким трудом — хотя и не таким тяжким, как пришлось бы без помощи некоего мускулистого овинного.

Паук запаздывал — добудиться его никак не удавалось. Деревенские девушки воспользовались затишьем, чтобы умыться росой с листьев боярышника и плюща — говорили, будто бы именно такая роса поистине чудодейственна.

— Умойся росой с плюща — и года не пройдет, как найдешь себе мужа, — перешептывались они, подхихикивая.

Наконец на поляне, зевая, появился жилистый сухой старичок-колдун, и три иноземки присоединились к факельному шествию, что потянулось через ворота в мерцающую тьму по дороге на утесы. На ходу люди переговаривались приглушенными голосами. Наконец впереди показалась цель: широкий ров и курганчик за ним. Из вершины кургана еще торчала рукоять топора. Здесь процессия остановилась. Все выжидающе сгрудились вокруг Паука.