Битва вечной ночи - [31]

Вивиана с Кейтри пришли от этого обряда в полный восторг и со смехом твердили, что надо бы ввести его и при дворе. Народ веселился до самого вечера, потом все разошлись продолжать праздновать по домам. Но Эрроусмита не было ни в одной из веселых кампаний. В полном одиночестве он сидел у себя дома, выжидая появления призрака.

Деревня притихла.

Тишина казалась какой-то неестественной, даже колдовской.

В доме соседей Эрроусмита Тахгил рассеянно поигрывала затейливо изогнутой палочкой из орешника, которую вручил ей сегодня Эрроусмит, желая гостьям спокойной ночи. Принимая подарок, девушка невольно обратила внимание на руки хозяина: шершавые, с тоненькими прозрачными перепонками между пальцев.

Сестры, Бетони и Соррель, не ужинали. Делая вид, что совсем не нервничают, они сидели с незамужней соседкой и делились со спутницами Тахгил познаниями о растениях.

— И, конечно же, ни за что нельзя рвать красные смолевки, — многомудро поучала Соррель. — Не то быть грозе.

— Грозу вызывают и другие цветы, — перебила старушка Хейзел. Узловатые пальцы ее ни на миг не останавливались, из-под них на свет появлялось красивое кружево. — Еще дрема, лесные анемоны и громовка, которую называют также вероникой.

— Зато защититься от молний, — добавила Соррель, — можно при помощи бузины, лука-порея и заячьей капустки.

— А еще шиповника, — сказала ее сестра и, закусив губу, поглядела на занавешенное окно.

— А зачем нужна эта штука? — поинтересовалась Тахгил, показывая ореховую палочку.

Сестры смущенно переглянулись.

— Это из-за жимолости, — не совсем в тему пояснила Соррель. — Когда веточка была совсем зеленой, вокруг нее обвивалась лоза жимолости, вот она и изогнулась. А теперь так и осталась.

— Но зачем?

— Да так, просто талисман на удачу.

— Любовный талисман, — тихонько выдохнула Кейтри. Поднялся ветер. Раздался громкий стук — то ли просто дверь хлопнула, то ли упало что-то тяжелое. Лошадь в конюшне пронзительно заржала и принялась бить копытами в стену.

Обе сестры замерли, повернувшись в сторону дома, где караулил их брат.

— А что за существо беспокоит вас каждый год? — спросила Кейтри. — И как оно проникает за Ограду?

— Увы, мы не знаем, — ответила Соррель. — Гэлан думает, может, оно прилетает по воздуху и спускается в дом по трубе. А может, вылезает из-под очага, через какой-нибудь потайной лаз. Оно бегает проворнее гончей и летает быстрее орла.

— А как ваш брат собирается с ним бороться?

— И этого мы тоже не знаем. Он запретил нам сторожить с ним. О, мне и подумать страшно, что может случиться — пожалуйста, давайте снова о чем-нибудь поговорим, чтобы хоть как-то отвлечься!

Гэлан Эрроусмит сидел в пустом доме в кресле перед очагом, положив на колени топор, а в руке держа резной ясеневый посох. На столе теплились огоньки тростниковых свечей, каждая с желтой можжевеловой почкой на кончике, в камине горело ясное и чистое можжевеловое пламя. Ветер завывал в дымоходе, точно намаррские всадники. Над дровами вспыхивали и исчезали недолговечные созвездия летучих искр.

Час был уже поздний. Внезапно в комнате раздался тяжелый грохот — словно на пол бросили чью-то тушу. Эрроусмит поднял взор.

— Мирт очень красив, — Бетони говорила чуть громче, чем следовало бы, — но из всех растений, что не выращивают в садах, я больше всего люблю боярышник. Цветы у него белоснежные, как сама чистота, ягоды алые, как страсть, а листья зелены, как молодая весна. В колючих ветвях находят приют мелкие пташки — и потому в зарослях боярышника не умолкает птичий звон. Даже зимой его мрачные облетевшие ветви, вырисовывающиеся черными линиями на фоне серого неба, красивы какой-то особенной дикой красотой.

— Но эти колючки жестоки, — напомнила Соррель, бросая очередной быстрый взгляд на окно. — А уж если принести его цветы в дом, злосчастья не миновать.

— То же касается и ландыша, и всех прочих белых цветов, — возразила Бетони.

— Да, но все не так опасно, как принести в дом сирень, — вставила словечко старая Хейзел.

— Не стану спорить, что колючки боярышника бывают жестоки и злы, — сказала Бетони, — но только к глупцам и невежам, приближающимся к боярышнику без должной осторожности. Что же до того, чтобы ставить цветы в дом, — да кому же захочется рвать этакую красоту и смотреть потом, как она вянет, когда на ветке, под поцелуями солнца и дождя она долго еще сохранит свежесть и аромат? Говорят, что из всех белых цветов Светлые более всего любят именно боярышник, потому-то и прокляли всех, кто посмеет ломать ветки и запирать их в четырех стенах.

— Говорят, терновник вообще находился под покровительством волшебного народа, — промолвила Хейзел. — А кое-кто считает, будто бы эти чары все еще в силе. Когда я была девочкой, любой терновый куст, что рос наособицу, называли «деревом Светлых». Да и по сей день никто не режет веток у таких деревьев: повредить «дерево Светлых» — вернейший способ накликать на себя смерть или помешательство. Снаружи раздался шум. Все пять барышень, а с ними и почтенная старая дева поспешили выбежать из дома. По Эрречде бежал какой-то человек.

— Идите и поглядите! Идите и поглядите! Там, за Западными воротами, на утесах!