Битва после войны - [95]

Должен подчеркнуть, что создание ГДР вовсе не означало прекращения борьбы немецкого народа за единство Германии, но эта борьба приняла уже новые организационные формы. По инициативе СЕПГ комитеты Немецкого народного конгресса стали преобразовываться в комитеты Народного Фронта Демократической Германии, в составе которых только в Тюрингии насчитывалось свыше 6,5 тысяч человек рабочих, служащих, крестьян, ремесленников, учителей, священников и представителей других слоев населения. Был образован также земельный комитет НФДГ, в состав которого входило 156 человек из представителей всех партий и общественных организаций.

Аерманы — отец и сын

На основании решения Пленума Центрального Правления СЕПГ о создании Центральной комиссии партийного контроля при Правлении СЕПГ, председателями которой были избраны Герман Матерн и Отто Бухвиц, в сентябре 1948 года в Тюрингии в земельном правлении партии одним из председателей такой комиссии был избран коммунист Рихард Аерман. При вступлении советских войск в Тюрингию он в городе Йена возглавлял антифашистский комитет, а после выборов в ландтаг земли являлся одним из председателей фракции СЕПГ.

Это был старый коммунист, который уже в 1920 году являлся партийным организатором на железной дороге и в 1924 году как активист подвергся первому тюремному заключению. После прихода фашистов к власти в 1933 году ЦК КПГ послал Р. Аермана на партийную работу в Саксонию, где он вскоре был арестован и освобожден из тюрьмы только в декабре 1934 года и передан под надзор полиции. В 1937 году полиция снова арестовывает его и после длительного безрезультатного следствия (он был отличным конспиратором!), так, «на всякий случай», заключает его в тюрьму на полтора года. Освободившись из заключения, Р. Аерман продолжал нелегальную партийную работу, а после нападения фашистской Германии на Советский Союз он связался с подпольными группами доктора Нойбауэра в Готе и Позера в Йене, ведя вместе с ними антифашистскую, антивоенную пропаганду среди рабочих, в том числе среди насильно угнанных на работу в Германию советских граждан и военнопленных. Фашистские ищейки выследили его, в в 1944 году он был арестован и заключен в лагерь Бухенвальд. Обо всех этих его житейских перипетиях мне стало известно при первом знакомстве с ним в 1945 году при одном из посещений Йены.

Р. Аерман был очень скромный, несколько даже замкнутый, и я не помню, чтобы он когда-либо обращался ко мне или к другим сотрудникам УСВАТ по своим личным нуждам и заботам. Но вот в середине октября 1949 года он вдруг явился ко мне какой-то смущенный, нерешительный, и я сразу почувствовал, что у него что-то стряслось. На мой вопрос, что его привело ко мне, он немного помялся и неожиданно начал:

— Я убежден, товарищ генерал, что мой сын ни в каком преступлении против советского народа не участвовал и, зная о моей партийной принадлежности и антифашистской деятельности в подполье, о моем, наконец, пребывании в Бухенвальде, он не мог ни на фронте, ни в лагере для военнопленных совершить что-либо против советских законов. Из его писем из советского лагеря военнопленных мне известно, что он добровольно сдался в плен Красной Армии. Но вот почти все бывшие военнопленные возвратились домой, а от своего сына я даже несколько месяцев не получаю писем. Может быть, его за что-либо осудили и заключили в тюрьму, откуда не разрешается посылать писем? Вот поэтому я решился обратиться к вам в надежде, что вы поможете выяснить судьбу моего сына или хотя бы выясните, где он находится.

— Почему же вы раньше не приходили ко мне с этим? — с некоторым укором спросил я его.

— Как-то не решался, тем более, что сын еще в прошлом году прислал мне несколько писем и в каждом уверял меня, что у него все в порядке. А сейчас молчит, и это меня беспокоит.

Я не знал, что ответить своему собеседнику. Но вдруг меня осенило: ведь скоро должна была отправляться в Москву делегация ГДР во главе с О. Гротеволем для участия в праздновании 32-й годовщины Великого Октября, а в состав этой делегации, приглашенной Советским правительством, входил премьер-министр Тюрингии Вернер Эгерат.

— Товарищ Аерман, — сказал я, — вы знаете, что товарищ Эгерат скоро будет в Москве. Пусть перед поездкой туда он зайдет ко мне, и я ему посоветую, как скорее можно будет разыскать вашего сына.

— Очень вам благодарен, — обрадовался Аерман, — обязательно расскажу Эгерату о нашем разговоре…

Вернер Эгерат посетил меня на другой же день, поговорив перед этим с Р. Аерманом. Так как мне было известно, что лагеря для военнопленных находились в ведении Министерства внутренних дел СССР, то я советовал Эгерату, чтобы он во время пребывания в Москве узнал у дежурного по Министерству, к кому он должен обратиться, чтобы узнать о немецком военнопленном, а дальше для него все, что нужно, будет сделано.

Вернер Эгерат был в Москве не впервые, потому что учился в свое время в Ленинской школе Коминтерна, а после всего пережитого им при нацизме, он, как мне казалось, будет чувствовать себя в Москве, как дома. Так оно и было.

После возвращения из Москвы он сразу же явился ко мне и заявил: