Битва на поле Куликовом - [20]

Но прежде, чем отправиться в путь, уже из Твери, во второй раз послал Михаил константинопольскому патриарху жалобу на митрополита Алексия, требовал суда над ним. «Совершит Москва грех, — писал Михаил, — сама же себе и отпустит. А врагов Дмитрия московского бьет и митрополит Алексий разными церковными карами».

* * *

Темник Мамай в последние годы все пристальнее приглядывается к Москве. Приглядывается с опаской: своевольна Москва стала, ослушна, горда. Словно бы она уж и не улус Орды. И посему рад Мамай приезду князя тверского. Надо сделать все, чтобы между русскими князьями была рознь. И Мамай помог Михаилу испросить у хана ярлык на великое княжение. Предлагал и силу татарскую. Но Михаил отказался, побоявшись вести с собой татар. Знал: не понравится это на Руси. Лишь согласился ехать с послом Сарыхожею — он повезет ярлык и посадит Михаила на великое княжение в стольном граде Владимире.

Возвращается из Орды тверской князь. На земле весна. Когда же он будет дышать не в полгруди, а во всю ее ширь? Поглядывает Михаил на Сарыхожу, вздыхает: великое княжение… Десять тысяч рублей задолжал он, пока жил в Орде. Пришлось оставить в залог сына Ивана.

«Выкуплю! — утешает себя Михаил. — Великокняжеские доходы непомерно велики. Да и с земли владимирской, что переходит к великому князю, не малы: земля плодородна, реки рыбные, бортные угодья, соляные варницы…»

Из града Мологи Сарыхожа послал Дмитрию Ивановичу предписание хана: явиться во Владимир «к ярлыку», чтобы быть при возведении на великое княжение Михаила Александровича, князя тверского.

Вскоре пришел гордый ответ: «К ярлыку не еду, а в землю на княжение великое не пущу! А тебе, послу, путь чист».

Прислал Дмитрий Иванович Сарыхоже и приглашение приехать к нему в Москву. Заискрились глаза посла, обмякло сердце: похоже, не с пустыми руками вернется он в Орду. Но невдомек посланнику татарскому, что тут хитрость, что задумал князь московский сделать Сарыхожу своим союзником в Орде.

Отдал посол ярлык Михаилу, а сам направился в Москву.

Пришлось Михаилу возвращаться домой через Бежецкий Верх. Опять от Дмитрия жизни нет: стоит на пути.

О чем говорили в Москве великий князь с Сарыхожей, никто не ведает. Но знают, что уехал посол от Дмитрия Ивановича со многими дарами бесценными.

А как вернулся Сарыхожа в Орду, без устали расхваливать князя Дмитрия начал: и весел, и молод, на дары щедр, а главное — вот ведь диво! — смирен и Орде служить готов.

* * *

А как узнал Михаил тверской об этом, в ярости и гневе начал громить владения московские: горят Кострома и Молога, Углич, разграблен Бежецкий Верх.

— Вот что, княже, — сказал митрополит всея Руси Алексий. — Совет тебе даю. Внемли: надобно тебе ехать в Орду.

— С намерением каким, владыка? — спросил Дмитрий.

Алексий усмехнулся. Сказал:

— Надо убедить Мамая, что ты послушный улусник Орды и нет у Москвы тайных умыслов против татар. Выказывай им покорность, а сам меч обоюдоострый точи!

— Так и делаю, отче!

— С богом в путь!

До самой Оки проводил митрополит Алексий Дмитрия и сопровождавших его бояр. Опираясь на посох, украшенный дорогими камнями, долго стоял седовласый старец на берегу, благословляя любимого воспитанника и его спутников.

А когда скрылись последние телеги обоза Дмитрия, митрополит заспешил в Москву: вот-вот должны были приехать литовские послы обручать дочь Ольгерда Елену с двоюродным братом Дмитрия серпуховским князем Владимиром Андреевичем.

По возвращении в Москву Алексий собирался отлучить от церкви князей, которые когда-либо заключали с Дмитрием договоры, а потом изменили ему. Митрополит понимал: это страшное, крайнее наказание. Но как иначе оградить Дмитрия от измены?

Трудные думы о мирских делах не давали Алексию роздыху и в пути.

И еще забота: надо писать ответ константинопольскому патриарху.

Сидя в своем возке, он закрыл глаза и, покачиваясь на неровной дороге, составлял ответ константинопольскому патриарху, который, вняв жалобам тверского князя, укорял митрополита в нелюбви к Михаилу и другим русским князьям.

* * *

Целый месяц жил Дмитрий в Орде. Своей щедростью, веселым нравом московский князь очень быстро расположил к себе и хана, и ханш, и вельмож татарских. Щедрыми были и бояре, сопровождавшие Дмитрия.

…В чем бы ни был обут Мамай, в чедыги атласные с золотым шитьем или чедыги сафьяновые, шаги темника неслышны, легки, как у рыси, выслеживающей добычу. Ходит Мамай всюду неотступно за Дмитрием — следит. И людям Мамаевым приказано не спускать глаз со знатных русских гостей.

«Князь Дмитрий велик телом, а что дите, никакой в нем хитрости, — пришел наконец к заключению Мамай. — Михаил тверской, как был в Орде, с утра до ночи строил козни против Москвы, а Дмитрий увидел сына его Ивана, что оставлен отцом в залог за долги, выкупил тут же княжича, сказал участливо: «Повезу в родную землю». Беден, знать, тверской князь, а у московского есть чем платить Орде! Ишь как бездумно одаривает всех, и кого надо, и кого не надо. И чудятся темнику богатства московские несметные. Думает: разум у Дмитрия молодой и глупый, счета деньгам он не ведает. Такой великий князь и нужен мне на Руси».