Битва на Калке. Пока летит стрела - [21]

Потом никак не могли разыскать войско князя Владимира Рюриковича с его смолянами. Тот тоже не прямыми путями пробирался к Селигеру, где договорено было всем встретиться, включая и князя Константина, который выступил в поход сразу же после отъезда посольства боярина Явольда. Владимир же Рюрикович по дороге успел взять ещё два Ярославовых города на Волге. И был так же доволен ходом начавшейся войны. Хотя обоз Владимира Рюриковича, так же, как и обоз при войске Мстислава Удалого, из-за взятой добычи сильно увеличился и замедлял движение, и без того достаточно неторопливое, — то и дело приходилось останавливаться, дожидаясь, когда подтянутся отставшие.

Ну, как бы там ни было, встретились наконец. И к Селигеру подошли вместе, найдя там полки Константина, честно выполнившего обещание. Правда, пока без самого князя — Константин собирался присоединиться позже.

Объединённое войско союзников, теперь уже нигде не останавливаясь и по мелким делам не задерживаясь, двинулось в Суздальскую землю. По пути Мстислав Мстиславич узнал, что навстречу им движется будто бы неисчислимая сила великого князя Юрия Всеволодовича, состоящая не только из владимирских и суздальских полков, но и войска князей муромских, рязанских, а также всякого разного сбродного люда, включая, как говорили, и половцев, и отряды бродников — разбойников, населявших нижние земли Подонья. Сволочи этой, рассказывали, целый полк у Юрия.

Между тем в войско Мстислава Мстиславича пришли люди из Торжка и рассказали, что Ярослав долго ждал там своего тестя. Но, прослышав, что союзные князья движутся по его землям и берут его города, пришёл в гневное состояние и приказал всех новгородских людей торговых, удерживаемых в плену, заковать в цепи. После чего погнал их пешим ходом в свой стольный город Переяславль Залесский. В Переяславле и других городах он собирался держать пленников до конца войны. Уходя из Торжка, грозил жителям, что скоро снова будет здесь, как только вместе с братьями разобьёт Мстислава Мстиславича.

Недалеко от Переяславля, возле Городища на реке Саре, к союзному войску присоединился и князь Константин с несколькими сотнями дружины. Он поведал, что в Переяславле уже Ярослава нет, и двигаться следует в направлении города Юрьева Польского, где, по его сведениям, братья хотели ожидать Мстислава Мстиславича.

Приближалась Пасха. Её решили справить прямо здесь, для чего задержались ещё на несколько дней. В Великую Субботу, в канун праздника, отслужили торжественный молебен, целовали крест на верности друг другу, просили у Господа победы.

Возле Юрьева, близ Липицкого поля, увидели расположившуюся вдалеке огромную рать Всеволодовичей. Действительно, великому князю Юрию удалось собрать много сил — как и рассказывали. Что ж, Юрий Всеволодович, без сомнения, осознавал, с кем ему придётся иметь дело. Он знал Мстислава Удалого.

Предстояла битва тяжёлая, в какой Мстиславу Мстиславичу ещё не доводилось принимать участие.

Глава 8

Рыбаки, подобравшие Ивана, сочли его своей законной добычей. Так и стали относиться к нему с самого начала — словно он не сам к ним пришёл просить помощи, а это они его заманили в свои сети, так же, как рыбу. Набив толстыми сигами рогожный куль, они бросили его на волокушу, а рядом положили Ивана, для надёжности связав ему ноги верёвочкой. Хотя могли этого уже не делать, потому что Иван полностью обессилел, и не мог не то, что сбежать или начать драку, но даже не совсем понимал, что с ним происходит.

Он безучастно смотрел, как чухонцы вытряхивают на лёд из торбы всё его имущество, как разглядывают сапоги, как удивлённо цокают языками, пробуя на зуб обнаруженное ими серебро. Неплохая, в самом деле, добыча попалась им!

Потом Иван словно провалился в какую-то яму и ничего уже не видел — ни как его привезли в деревню, ни как сбежалось всё население поглядеть на редкий улов. Оказавшись в тепле, он на короткое время очнулся — от дрожи, которая стала сотрясать его тело вплоть до последней жилочки, а также от ощущения, что кто-то стаскивает с него рваные, пропахшие мочой и дымом тряпки и растирает ему ноги и рёбра. Потом ему насильно вливали в рот нечто тёплое, невообразимо вкусное — настолько, что он, так и не проснувшись, принялся жадно глотать это, преодолевая горловую боль.

Время пошло длинное, тягучее, полное красного тумана и видений. Иногда он чувствовал, что его тормошат, и с усилием просыпался, обнаруживая себя лежащим в полутёмном углу длинного бревенчатого строения на мягкой подстилке из сена, покрытым шкурой. Его принимались поить из щербатой деревянной плошки, он охотно выпивал и снова возвращался в свой туман, не желая отвечать на отчётливые русские слова, обращённые к нему.

Однажды, проснувшись глубокой ночью (он понял, что сейчас ночь, потому что вокруг была непроглядная тьма, наполненная густым храпом и стонами многих людей), он вдруг понял, что мочится под себя и не может ни прекратить этого, ни подняться со своего ложа, чтобы сделать это по-человечески. Когда всё закончилось, Иван горько, как ребёнок, заплакал — и долго ещё плакал во сне, жалея себя.