Битва на Калке. Пока летит стрела - [142]

Это решение одобрено было без возражений. С Удалым в передовой отряд напросились молодые князья, каждый со своей отборной дружиной: и князь Курский Олег, и Мстислав Немой, и другие.

Отдельно высказался лишь киевский князь Мстислав Романович. Он объявил, что намерен устраиваться отдельно от общего войска. То есть встать неподалёку, над обрывистым берегом Калки, укрепить свой стан и внутри этой крепости ждать противника. Эта мысль настолько шла вразрез с общими устремлениями и в то же время была высказана так бесповоротно, что с Мстиславом Романовичем никто и спорить не стал. После чего, сочтя совет для себя законченным, киевский князь распрощался с остальными и покинул шатёр. На Мстислава Мстиславича он даже не взглянул.

После его ухода неожиданно возник ещё один весьма существенный вопрос: куда девать половцев? Сажать их здесь, рядом со своими станами, никому не хотелось. И без того уже много ссор с ними было. Из опыта этого похода многие узнали, что половцы, находясь бок о бок с русскими, быстро теряют прежнюю почтительность, наглеют и просто тащат всё, что попадётся им на глаза. Понятно, что народ дикий и к воровству привычный, но люди уже много раз жаловались, кое-где и до драк доходило. Нельзя, чтобы в войске междоусобицы начинались.

Оба хана, Котян и Бастый, присутствовавшие на совете, обиженно вскинулись и подняли настоящий лай. Им, оказывается, раньше и в голову не приходило, что их люди могут своим поведением кого-то задевать. А если что-то и взяли у русских, так ведь для надобности.

   — Ты сам вор! — кричал Котян Ингварю Луцкому, потому что тот сидел от хана подальше, чем другие. — Покажи, что я у тебя украл! Всё врёшь!

   — Русский всегда нас не любил! — кричал Бастый. — Погаными называит! — и перешёл затем на скороговорку своего родного языка. Ругался, наверное.

Князь Ингварь какое-то время с изумлением смотрел на разбушевавшегося Котяна, потом медленно начал подниматься на ноги, вытаскивая нож из сапога. В него сразу вцепилось несколько рук, усадили обратно. Мстислав Мстиславич увидел, что сейчас здесь может начаться резня, и чем это может обернуться для войска — лучше себе и не представлять. Он подскочил к Бастыю, со всего размаха залепил ему рот ладонью и, крепко тряхнув, усадил на место. Затем грозно придвинулся к оторопевшему тестю. Котян сразу заткнулся сам и уселся, словно ничего и не было.

— Я, пожалуй, вот как решу, — сказал, отдышавшись после приступа ярости, Мстислав Мстиславич. — Обоих вас, ханы, с начальства снимаю. И ставлю над вами своего человека. Кого — позже скажу. Но чтоб его слушались, иначе!.. Забыли, зачем мы здесь?

Он сжал кулак и погрозил притихшим половцам. Оба хана, хоть и без большой охоты, но согласились, понимая, что продолжать ссору с русскими сейчас было бы неразумно.

На этом совет был закончен.

Неожиданная эта свара не на шутку обеспокоила Мстислава Мстиславича. Она грозила подорвать остатки доверия, которое в таком большом войске было необходимо. Но мысль о том, что над половцами нужно поставить своего человека, высказанная Мстиславом Мстиславичем в запальчивости, нравилась ему всё больше. Теперь главное было — выбрать такого человека, чтобы его начальство было принято половецким полком безоговорочно. Своего близкого человека, мечника Никиту, можно было бы поставить на это место, и он справился бы, но уж очень не хотелось отпускать его от себя. Привык в бою полагаться на верного Никиту, который защищает спину.

Чем больше думал Удалой, тем прочнее он утверждался в убеждении: сотник Олёшка Микулич — вот тот человек, что сможет взять расхлябанную толпу половцев в свои крепкие руки. Олёшка был огромного роста, необычайной силы и нрав имел крутой. Он был смоленский, из дружины Владимира Рюриковича, и с князем предстоял большой разговор: Мстислав Мстиславич не был уверен, что князь Владимир отдаст лучшего своего воина, когда решающая битва уже близко. Не говоря о том, что сам Олёшка мог заартачиться и отказаться покидать свою сотню. Князь Удалой, хоть и был главным в войске, но приказывать сотнику всё же не мог.

Тем же вечером с князем Владимиром Рюриковичем состоялся разговор. Как и ожидал Мстислав Мстиславич, князь Владимир без восторга отнёсся к такому предложению. Его всё же удалось убедить, что это нужно для общего дела, посулив притом добрую часть половецкой добычи. Позвали в шатёр самого Микулича. Тот пришёл, отвесил князьям поклон и встал возле полстницы, слегка пригибаясь — шатёр для его роста был слишком низок.

   — А чего же? — сказал он после небольшого раздумья. — Возьму. Они, княже, у меня не забалуются. Я их знаю, собачьих детей. Ты меня только сведи к ним да огласи, князь Мстислав, а дальше я уж сам.

Видно было, что для Микулича такое предложение, сделанное самим Мстиславом Удалым, было лестно. Смоленский-то князь уж сколько лет держал его в сотниках, никак не повышая. А тут — сразу в воеводы, что ли? Правда, начальствовать предстояло над ненадёжными половцами. Но это Олёшка вообще не считал за трудность.

После этого разговора на душе у Мстислава Мстиславича стало полегче. Он тут же сходил с Микуличем в половецкий стан и представил половцам нового начальника, при всех назвав его воеводой. Олёшке назначение было по сердцу, и он сразу принялся наводить свой железный порядок. И первым делом заставил новых подчинённых разом укладываться спать, чтобы хорошенько отдохнули перед завтрашним днём.