Битва на Калке. Пока летит стрела - [138]

   — А одра твоего лечить приказано. В войске ещё больные кони есть, вот его с ними и оставим. На обратном пути заберёшь. Смотри только — с этим конём не дури! Я его потом лично осмотрю!

И увёл трёхногого, ни разу даже не оглянувшись. Весьма гордый и важный человек.

Первым делом, пока не впрягли в работу, Иван сходил познакомиться с новым боевым товарищем, как выразился сотник Ярун. Вроде ничего был конёк, но уж больно равнодушный какой-то, на Ивана едва посмотрел и снова отвернулся, словно ушёл в свои мысли. Ну и ладно, зато не слишком горячий, с которым хлопот не оберёшься.

После этого, конечно, Иван ждал от начальства какого-нибудь поручения, но не дождался. Сам же напрашиваться не стал — недолгая воинская служба сумела быстро научить главным заповедям: от работы не бегай, но и не ищи её без особой надобности. Больше спи — быстрее время пройдёт да и телу больше пользы будет. И так далее.

Последней мудростью Иван не замедлил воспользоваться. Над котлами, повешенными на треногах, ещё только начинали колдовать кашевары, а значит, обед обещал быть не скоро. Он выбрал незанятое место в тени палатки на траве, подстелил кафтан, лёг, натянув рубаху на голову, и почти сразу заснул. Иван ждал, что ему тотчас же приснится родной дом с домочадцами, а то и ещё лучше — их последняя ночь с Ариной. Но вместо этого увидел снежную дорогу с лежащими кое-где конскими яблоками и себя, влекущегося на верёвке за треклятым немцем Готфридом — в рабство, а сзади белобрысый купец всё ещё подбирал с дороги серебряные ногаты, которыми за Ивана было заплачено.

Сон был такой пронзительности и остроты, что Иван сразу же пожелал проснуться, но едва он попытался это сделать, как грозный окрик Готфрида вновь заставил его предаться злым воспоминаниям. Мелькнули перед глазами картины жизни в невольничьем посёлке, только там вместо «фрау» была строгая и постаревшая Арина, а потом он уже, как бы со стороны, увидел себя, бегущего к русскому войску, чтобы предупредить своих, но ноги совсем не слушались и голоса не было. Иван кричал, но никто из русских даже не посмотрел в его сторону.

   — Эй, ты чего? — спросил всё тот же Петрила, тормоша Ивана за плечо. — Чего кричишь-то?

Иван приподнялся, слепо огляделся по сторонам. Несколько человек столпились вокруг него. Наверное, он и в самом деле кричал, вот только звук его голоса остался здесь, в яви, а в сон не проник. Чем там, любопытно бы знать, дело закончилось?

   — Так…, приснилось, — буркнул Иван.

Он ждал, что сейчас все разойдутся и можно будет ещё немного поспать, но товарищи не расходились.

   — Ты вот спишь, Иван Демьянкович, — сказал Петрила, — а к нам тут опять монголы наведывались.

Иван посидел немного, пытаясь понять смысл слов. Потом резко вскочил на ноги.

   — А я? Что ж не разбудили? — спросил он, припоминая, что нужно делать перед сражением.

   — Вот ты и проспал всё Царствие Небесное. Их уж всех отпустили восвояси.

Он рассказал Ивану о том, что монголов снова хотели перебить князья, нарушив закон. Но теперь вмешался будто бы сам князь Удалой и сказал: этих послов не трогать. На прощание монголы ясно дали понять, что битва будет.

Услышав об этом, Иван почувствовал, как живот его будто налился холодной водой. Теперь война была неизбежной! Зачем было убивать тех, первых послов? Монголы не простят такого. Стало быть, битва уже близко, может быть, уже сегодня. Петрил был такого же мнения. Да и все в их сотне тоже.

Однако ничего такого в этот день не произошло, хотя многие ждали. К вечеру, когда объявлен был отбой (Ивану повезло — не назначили в дозор), много обсуждали сложившееся положение. И главное — поведение самих монголов после того, как второе их посольство уехало. Почему не напали сразу? Ведь должны были находиться недалеко: кто же послов за сто вёрст посылает?

Решили так: либо их войско маленькое и напасть они не отважились, либо — и это казалось гораздо более худшим — заманивают в свои степи, чтобы там разом покончить со всеми. Поверить в это, впрочем, было нелегко: эвон сколько народищу против них собралось, мыслимое ли дело — побить нас? Поэтому сошлись на том, что поганые просто испугались и ушли к себе в преисподнюю или ещё откуда они там вышли.

Утром по всему стану разнеслась новость: пока все спали, князь Мстислав Удалой послал своего зятя на разведку. Возвращения Даниила Романовича ожидало всё войско. Потом узнали, что он вместе с другими князьями возвратился, но что там увидал, никому так и не стало известно. Кого-то видели, кто-то вдали проскакал — и всё. Вроде как была впереди безлюдная степь аж до самого моря.

Может, и верно, что ушли монголы, думал про себя Иван, ни с кем пока не решаясь поделиться своей догадкой. Примут ещё за труса, а этого не хотелось. Однако на следующий день стало твориться что-то непонятное.

С самого утра ещё спокойно было, а в полдень всех поставили в строй — торчать на солнце при полном вооружении. Продержав так часа два, распустили. Выяснилось, что полк старшего начальника над войском князя Мстислава Удалого с его зятем Даниилом Романовичем и несколькими молодыми князьями, прихватив с собой половцев, ещё в сумерках снялся и тихо ушёл вперёд — в степь, искать врага. В войске громко заговорили о том, что Удалому, верно, доложили о малом количестве монголов, и он, разумеется, решил всю славу этого похода забрать себе, самолично ударив на них и разбив. К вечеру пришёл от самого Мстислава Романовича приказ: готовиться к завтрашнему выступлению, укладываться нынче, чтобы с утра сразу и двигаться.