Битва на Калке. Пока летит стрела - [118]

Вообще Субэдей всего два раза в жизни видел монгола, сошедшего с ума, и то в обоих случаях это были старики, ни к чему не пригодные. Можно было пощадить молодого воина, а вместе с ним — и весь десяток. Объявить, например, что он стал жертвой похитившего его душу злого духа. Но потом всё-таки было решено, что показательная казнь, пусть даже и после удачного завершения военных действий, будет иметь большое воспитательное значение.

Их казнили по-военному, милосердной казнью, когда преступник ставится на колени, два сильных багатура крепко держат его за руки, а третий резко нагибает ему голову назад, ломая шею. Девять человек встретили свою смерть мужественно. А тот, кто струсил, казалось, вообще не заметил своей казни. Он окончательно сошёл с ума и громко пел, зажмурившись, протяжную степную песню о том, как один багатур поехал сватать себе невесту в отдалённый улус и какие испытания та ему назначила в обмен на своё сердце. Преступника также поставили на колени, и через несколько секунд последняя строфа его песни утонула в булькавшей горлом крови. Разумеется, свидетелями этого зрелища были только монгольские воины. Курдская и туркменская тысячи, которые пришлось включить в состав туменов из-за потерь в походе, были отведены на достаточное расстояние, туда, где ожидал решения своей участи русский полк.

Эти бродники были пока непонятны самому Субэдею. Они пришли, как только узнали о поражении и рассеянии половецких отрядов. Главный их предводитель, очень неприятный с виду человек, клялся монголам в вечной дружбе и преданности, славил могущество и силу Чингис-хана, поносил своих русских соплеменников. И предлагал свой полк на службу Императору, да хранит его Вечно Синее Небо. Сведения о бродниках, имевшиеся у Субэдея, были такими: этот сброд состоял из закоренелых преступников, искателей вольной жизни и просто алчных людей, готовых жить грабежом, но там, где нет княжеского пригляда за порядками. Это совпадало с тем, что говорил начальник бродников. Конечно, можно было с ходу уничтожить весь полк, но в данной ситуации, когда не приходится ждать пополнения от своих, русская сволочь могла пригодиться. И Субэдей решил поверить им, разместив их лагерь вдалеке от своего. Поверить, разумеется, с оглядкой: в бой, например, не пускать, потому что от них можно ожидать всякого.

Но сегодняшнюю казнь должны были увидеть и русские. При войске монголов содержались два десятка вражеских военачальников — аланских старшин, половецких ханов и даже два больших чиновника шаха Мухаммеда, которым была отсрочена казнь. Они должны были показывать дорогу Субэдею и Джебе, но вместо этого завели оба тумена в непролазные ущелья, откуда вырваться помогло хитроумие Джебе и военное искусство Субэдея. Вот эту казнь и нужно было провести перед глазами всех, в том числе туркменской и курдской тысяч. Во-первых, чтобы инородцы раз и навсегда поняли, как наказывает великий Сын Неба Чингис-хан за ослушание и предательство. Во-вторых, такие дела очень повышают боевой дух монголов перед очередным походом. И, в-третьих, просто надоело таскать эту обузу за собой.

Джебе, посидев ещё немного для приличия, извинился и покинул шатёр Субэдея — ему нужно было проследить за тем, всё ли приготовлено для казни. Субэдей остался ещё немного понежиться в прохладе шатра перед долгим сидением на солнцепёке. День сегодня выдался жаркий. Правда, можно приказать поставить сидения для себя в тени раскидистых деревьев. Может быть, умный Джебе догадается, хорошо бы — догадался. Когда всё будет готово, Субэдея позовут.

Так он сидел, тихо напевая что-то, самому непонятное, себе под нос, стараясь не растерять хорошего настроения, что охватило его после сытного обеда. Приятно было осознавать, каким ужасом сейчас охвачены те, кого предстоит казнить. Они, конечно, будут умолять о скорой смерти, которая покажется им величайшим избавлением, но уже решено казнить их страшной казнью, до тех пор, пока души их не отлетят от тела, не вынеся мучений.

Как мудро, как верно высказался однажды в беседе с Субэдеем великий Император! Да продлятся его дни вечно! «Скажи-ка мне, друг мой Субэдей, — сказал он, — какое самое большое наслаждение для воина?» И, пока Субэдей подыскивал подходящие слова, Чингис-хан сам ответил на свой вопрос: «Самое большое наслаждение человека состоит в том, чтобы победить врага, вырвать его с корнем, насладиться зрелищем его мук, отнять у врага то, чем он владел, видеть в слезах лица побеждённых, ездить на их приятно идущих жирных конях, сжимать в объятиях их дочерей и жён у них на глазах...»

Долго ещё говорил Чингис-хан в таком духе, и каждое слово Императора падало прямо на сердце Субэдея, как в засуху падают на иссушенную землю капли благодатного дождя. Субэдей шевелил губами, стараясь не пропустить ни одного слова, повторить их за Императором, запомнить, как в детстве раз и навсегда запоминаешь наставления отца. Чингис-хан для Субэдея был больше, чем отец. Он подарил простому юноше из племени урянхаев такую блистательную судьбу! Конечно, Субэдей и сам приложил к этому много усилий, но без Чингис-хана он бы так и остался никем! А теперь, окружённый друзьями и верными соратниками, сидит в своём шатре, чувствуя приятную сытость тела и волнение сердца, готового вскоре насладиться смертными воплями тех, кому на этот день назначено расстаться с жизнью.