Битва богов - [5]

Насколько было известно Вирайе, «вольнодумию» врача положила начало некая юношеская любовь к столь же юной рабыне… а может быть, просто первая влюбленность, но столь необычайно светлая, такая, о которой до конца дней сладко щемит сердце. И что-то ужасное случилось с этой девчонкой… что-то, в чем вынужден принять участие сам Эанна. Он так и не женился, хотя был лаком до женщин. Потом, как говорил сам Эанна, идею человеческого равенства укрепила в нем работа медика. «Внутри-то у всех одинаково… что у последнего раба, что у иерофанта… особенно после смерти. Все болеют, все жалуются; все, если больно, на тебя по-собачьи смотрят: помоги! Какие уж там посвящения…».

… - Конечно, «коротконосые» лишены нашей утонченности, но зато чувства у них ярче и сильнее.

Ицлан побагровел так, что стало страшно за него, и не смог сказать больше ни слова. Вмешалась маленькая, подвижная женщина с обезьяньим личиком под сиреневой челкой — жена инспектора колониальных распределителей, ныне пребывавшего у Ледяного Пояса:

— Не знаю, сильнее ли у них чувства, — но за своего сына, спаси его Единый, я бы любому перегрызла горло! Но ты, Эанна, должен быть последовательным. Если уж рабы — такие же люди, как мы, то почему не отпустишь на волю своих?

— Я думал об этом, Танит. Это наивно. Во-первых, никто не включит их в систему распределения. Если не моими, то чьими-нибудь рабами они станут. Во-вторых… они все-таки не совсем такие, как мы. Слишком велика дистанция.

Подозвав жестом одну из северянок, Эанна заставил ее сесть рядом и обнял за плечи. Ловкая, прекрасно сложенная, эта крепкая курносая девчонка не слишком проигрывала даже в обществе красавицы Аштор. Пушистые ресницы были в страхе опущены, но из-под них то и дело стреляла чистейшая голубизна.

— Вот, — сказал врач. — Смотрите, какое чудо! Она родилась там, где никто не слышал о нашей стране. Зато каждый ребенок из ее племени знает, что несколько раз в год прилетает громадный дракон и уносит самых здоровых парней и девушек. Она перепугана раз и навсегда. Я долго отучал ее дрожать перед любым механизмом. Будь я проклят — она удирала от водослива в отхожем месте! Если я ее отпущу, она заблудится на Парковой горе. Раб не может покинуть пределы Метрополии — но даже если я уговорю «дракона» отвезти ее домой, она не сумеет показать, куда надо лететь. А здесь ей совсем не плохо. Во всяком случае, как бы я ни напился, я не заставлю ее драться на ножах с другой такой же девчонкой… и не буду ломать ей пальцы щипцами для орехов, как любят в Висячих Садах!

— Кто говорит о крайностях? — немного успокоившись, запыхтел Ицлан. — Пусть я не считаю раба человеком, но наслаждаться его муками я тоже не стану. Я даже животных никогда не мучил… Не думай, что я оправдываю покойника Нару. Но согласись, что раб должен знать свое место, иначе завтра он подымет руку на Избранного по меньшему поводу, а послезавтра — из-за плохого настроения…

— Ты прав, — грустно сказал Эанна. — Такая уж система. И эту рабыню надо казнить… надо, ничего не поделаешь. Но я бы установил какую-нибудь ответственность и, для Избранных… хотя бы за чрезмерную жестокость! Караем же мы отца или мать, искалечивших свое дитя. А рабы — наши дети.

Он убрал руку с плеча скорчившейся девушки, и она неслышно ускользнула.

— Но почему же это так? — заговорил Хассур, блистая впалыми глазами и назидательно подняв костлявый палец. — Почему «коротконосые», существуя на свете столько же, сколько Избранные, не создали своей культуры, городов, машин? Разве это не говорит о врожденной неполноценности «коротконосых»? О том, что сам Единый установил неравенство рас, а значит, и рабство?

Из-под бешеного лба Эанны словно выстрелы сверкнули; он окончательно сорвался и налетел на Хассура:

— У тебя достаточно высокое посвящение — читай хроники! Мы сами, сами делаем их неполноценными. Держим весь мир в невежестве и нищете — пусть плодится дешевая рабочая сила! Ни одна машина не может быть вывезена за пределы Островов Избранных — кроме вооружения постов! Ни один раб, побывавший здесь! Священная необходимость? Нет! Страх обзавестись соперниками, вот что это! — Вирайя понял, что Эанна потерял контроль над собой и теперь наговорит такого, что не годилось бы слушать людям низших посвящений — например, Аштор. А ей хоть бы что — глаза горят вниманием и любопытством…

— Читай хроники, говорю тебе! Знаешь, как возникали города и царства на великих реках, на Внутреннем Море, в Восточном океане? Воинственные, наивные, смелые… Где они теперь, а? Потомки уцелевших до сих пор бредят божьим гневом. Слыхал про Сестру Смерти? А они ее видели…

— Эанна, — предостерегающе шепнул Вирайя, погладив его плечо.

— Все это логично, — увернулся Хассур, — но ты, кажется, сомневаешься в справедливости воли Единого? Согласно ли это с учением ордена?

И наступила тишина, нарушаемая только плеском воды. Эанна, кажется, сам испугался своих резких слов, их неожиданно грозного звучания.

— Об этом ты поспоришь со священниками, — хрипло ответил врач, наливая себе объемный кубок вина. И тут Аштор гениально разрядила напряжение, грациозно подобрав ноги и протянув руку в ожидании опоры. Вирайя вскочил пунцовый, со слезами на глазах и неистово бьющимся сердцем. Все высокие материи разом вынесло из сознания. Аштор балетным движением перемахнула канал, подала руку архитектору и таким взглядом обвела гостей, словно вполне отчетливо сказала: «Советую всем заняться тем же…».