Битва богов - [41]

Рассветная ширь над облачным войлоком, бледно-голубая и лимонная на восходе, не скрывала виража двух «черных стрел», заходивших по дуге слева. С отнесенными к хвосту треугольниками крыльев, с клювами на вытянутых шеях, самолеты были изысканны, как черно-лаковые статуэтки журавлей.

Сам не зная почему, будто по чьей-то подсказке, Вирайя крикнул пилоту:

— Вверх!

Незримый груз рухнул на грудь и колени. Завопила Аштор, ударившись головою о панель пульта. Облачная степь качнулась и встала дыбом, словно обрыв гигантского ледника, подсвеченный сбоку восходящим солнцем. Два черных журавля, приклеенных к обрыву, плюнули огнем, превратившимся в дымные полосы. И, увидев, что опоздали с выстрелом — задрали клювы, укоротились… Слабый гром дошел из воздушной пропасти.

— Единый, как я ударилась! — проплакал в наушниках голос Аштор. Она уже сидела в кресле, трясущимися руками застегивая ремни. Под носом чернели струйки крови.

— Извини, девочка, это было необходимо.

Рыжая рабыня, так и не придя в сознание, моталась от толчков, будто мертвая.

Теперь был виден только один из преследователей; тщательно уравняв высоту полета, он заходил в хвост.

— Бессмертный! Разреши маневр по моему усмотрению!

Вирайя хотел уже бросить «да» — но вместо этого, ведомый той же бессознательной силой, скомандовал:

— Вверх и назад, живо! Аштор, держись!..

Жестокая боль под ребрами. Череп готов лопнуть, словно вся кровь хлынула в него. Шкура облаков, как полог перед лицом. Кто это так страшно визжит в кабине — рыжая? Или Аштор, потерявшая ларингофон?

…Вдруг отлегло, покатилась тяжесть в руки, в ноги. Вирайя облегчился рвотой. Мелькнули мигающие выхлопами сопла одной из обманутых «стрел». Самолет, выполнив петлю, падал, пока не вонзился в невесомый желтый войлок. Заскрипела, затряслась, всеми суставами машина. Мокрый волокнистый туман помчался метелью по черным плоскостям.

— Справедливо твое решение, Бессмертный, я и сам думал так поступить! — орал осчастливленный пилот.

…Конечно, раз сам так думал — справедливо. Но ведь они-то не глупей, и им не надо кувыркаться через голову, чтобы догнать. Значит — остается одно…

Вирайя прислушивался к внутреннему отсчету времени. Он знал точно: когда придет то, единственное мгновение, раньше и позже которого — гибель, он отдаст приказ. Откуда это у избалованного жизнью адепта, никогда не участвовавшего в боевых операциях? Наверное, в минуты крайней опасности мозг подключает какие-то глубинные резервы…

— Сбавить скорость!

Затылок пилота выражает недоумение, но приказ, конечно, исполняется.

Облака прорваны. Стелется под крылом равнина, исполосованная белым, и бурым, и багряным — то наносы в высохших руслах потоков. Стынут озера, почти восстановившие чистоту. Барьеры бурелома, навороченные потопом, словно крепостные валы. Неожиданная зелень уцелевшего леса.

— Идем на посадку.

— Повелитель, но…

— На посадку.

Великая вещь — орденская привычка к подчинению. Прикажи Вирайя, и этот блондин-ягненок безропотно направит «стрелу» хоть в кратер действующего вулкана. Но садиться приходится всего лишь на болото, подступающее к лесу.

Ближе, ближе ржавая гладь, чешуя затонувших стволов, шапки ядовито-зеленой поросли трясин. Разводя след по воде, вьется, удирает водяная змея… Мгновенный удар, плеск; ливень грязи рушится на стекла.

Словно клинок в мясе, «стрела» с треском застряла в болотном лесу. Собрав остатки воли, выдернул Вирайя обмякшее тело из кресла, освободил Аштор и рабыню. Повинуясь его яростному жесту, пилот, наиболее тренированный из всех, а потому бодрый, распахнул люк и смело спрыгнул в гнилую жижу. Плюх! Он стоял по бедра в болоте и приготовил руки — поддержать следующего.

Когда Вирайя сгружал полуобморочную Аштор, что-то блеснуло по другую сторону «стрелы», жаркое дыхание принесло капли брызг. Пилот зажмурился, присел от грохота с Аштор на руках. Впрочем, она сразу же встала на ноги и рванулась прятаться за деревьями.

Следующая ракета взорвалась в двадцати шагах. Они как раз спускали из люка рыжую. Вирайя уронил ее, и рабыня шлепнулась мешком, увлекая за собой пилота… Седой косматый столб, зарычав, осел в тучу пара; Бессмертный покинул «стрелу» последним, не забыв, впрочем, чемоданы; он и поволок их в лес.

Скорость «черных стрел» сослужила им на сей раз плохую службу. Обрушить залп на болото они могли, только пикируя; затем приходилось подниматься высоко над землей, разворачиваться и опять заходить в пике. Вся четверка, разгребая зловонную топь, уже внедрилась глубоко в чащу, когда ракеты, гремевшие впустую, наконец, накрыли цель. Увязший самолет расцвел жарким черно-алым цветком.

И наступила тишина. Далекий, словно звон в ушах, рокот уходящих хищников. Жужжание насекомых. Равнодушные всплески — это срывались тяжелые капли со стволов, обросших за послепотопное время мочальной бородкой белесых корней. Шаг, еще шаг. Засасывающее дно, коричневая вода по пояс, пахнущая тошнотворно, как слизь, выделяемая напуганным ужом.

Ягненок-пилот, оказавшийся поразительно выносливым, тащит на плече жалкую, измокшую рабыню. Вирайя вплавь буксирует чемоданы. Страшно оказаться в глуши без вещей, без запаса еды. Аштор боится всего, — змей, пиявок, коряг, вони, трясины, — но деваться некуда, и она бредет, выволакивая ноги, бледная до сизого, с дрожащими губами.