Битва богов - [37]

«Беги с нами», — хотел шепнуть он, но удержался. В одиночку она не покинет Меру, — а забрать того, вероятно, невозможно. Прогулка по горам была чьей-то жуткой оплошностью, следствием суматохи перед катастрофой; такой промах не повторится, кто-то наверняка умер за него мучительной смертью.

Савитри прижалась на миг всем телом, всхлипнула — и вдруг толкнула его ладонями в грудь, почти грубо высвободилась и ушла.

Вонзив ногти в ладони, Вирайя сел, лбом уткнулся в лакированную столешницу. Странно и почти смешно; у него и у Савитри есть любимые существа, слабые, капризные, подобные испорченным детям.

Оторвал лоб от стола, налил себе бокал до краев и залпом выпил. Горячо, душисто и горько стало во рту, в ноздрях. Еще бокал…

— Аштор!

Подождав, позвал ее громче, затем во весь голос. Нет ответа. Вирайя терпеливо засмеялся и встал — хмель немного пошатывал его.

Пропавшая нашлась в своей туалетной комнате — так называлась жарко натопленная анфилада с бассейном и серной баней, с розовыми, золотыми и зелеными тканными обоями в розах и райских птицах; со столами, поставцами и полками в сплошном сверкании изысканной посуды.

Дважды в день здесь колдовали одетые в голубое и зеленое — любимые цвета Аштор — парикмахеры и массажисты, маникюрщицы и рабы, искусные в косметике. Рабы роились, мелодично звеня флаконами, гребнями, мисочками, растирали и смешивали составы для масок, подбирали тона помад утренних и вечерних, лаков повседневных и парадных. Взвивались облачка душистых пудр, лязгали ножницы, царицей улья гудел электрофен; пестрый, блестящий вихрь шумел вокруг недвижного идола — Аштор, восседавшей с белой или пурпурной маскою на лице, с зажимами на ресницах, головой в электрокороне, растопыренными жемчужными или изумрудными ногтями… Бо́льшая суматоха царила лишь в анфиладе гардеробных, когда живописно оформленная Аштор выбирала обувь, чулки и белье, платье и драгоценности.

Теперь, не зажигая света, забралась она с ногами в кресло, покрытое красно-бурой мамонтовой шкурой. Сидела и накапливала обиду, а вокруг хищно поблескивали флаконы и инструменты, еще не зная, что ежедневная добыча ускользает от них навеки.

Он тихо назвал ее имя, стараясь быть проникновенно ласковым; но получилось хрипло и тревожно, так, что она сразу повернула голову и насторожилась.

— Плохие новости, девочка. Собирайся.

— Что? Как собираться? Куда?

Вирайя присел на подлокотник, прижал к себе убранную мелкими кудряшками голову Аштор:

— Собираться очень просто: только самое необходимое. Ну… поменьше косметики, чистое белье, теплые вещи, обувь попроще и покрепче. А вот куда — я и сам не знаю. Ты говорила когда-то, что и после катастрофы останется где-нибудь теплый морской берег. Вот, полетим его искать.

…Он уже давно готовил себя к побегу, к новой жизни, просторной и опасной, как ледяные поля Меру; к долгим десятилетиям, когда придется оружием добывать себе пищу, защищать свой дом и плугом вспахивать заскорузлую землю. Несмотря на весь накал ужаса и омерзения, внушаемых Черным Орденом, — грядущая утрата комфорта и сытости пугала, что греха таить, немногим меньше.

Иногда утром, меланхолически открывая серебряные краны смесителя и пальцем пробуя нагрев струи, — архитектор думал о том, каково, наверное, мыться в ледяном ручье или таскать тяжелые ведра из колодца, и все внутри сжималось. Следя за столом, как Аштор копается в пироге, извлекая и брезгливо отбрасывая кусок недостаточно пропеченного теста, или отодвигает, слегка поковыряв, великолепнейшую паровую рыбину — Вирайя испытывал страстное желание одернуть подругу, рассказать ей о жестоком будущем, когда краюха свежего хлеба станет легендарным яством. Предчувствие голода и нечистоты, тяжкого труда и скупого, настороженного отдыха, грязных мозолей и въевшейся каймы под ногтями; угроза безобразных болезней, раннего заката холеной красоты Аштор и, наконец, — если помилуют зубы хищника, бацилла, нож дикаря, — кошмар преждевременной смерти в пятьдесят-шестьдесят лет вместо нормальных ста восьмидесяти, не говоря уже о бесконечных орденских веках, — вот что удерживала Вирайю от решительного шага из бункера. Надо было явиться Савитри и обозначить элементарный выбор — смерть завтра или побег сегодня, чтобы от бесплодной ненависти он перешел к действиям…

— Слава Единому, — сказала Аштор, вставая, и прохладно коснулась губами его щеки, — а я думала, в самом деле, плохие новости. А зачем приходила эта?.. Все, молчу, молчу. Я уже тут с ума схожу, мне каждую ночь снится землетрясение и что гора давит меня. Наверное, лучше всего будет надеть суконные брюки и сапоги на низком каблуке, да?

…В последние дни Вирайя тщательно, будто предчувствовал эту минуту, запаковывал свой старый любимый альбом в зеленом потертом плюше. Недавно архитектор вернулся к юношеской мечте о чудо-городе — вдруг на последних, незаполненных листах набросал подземный вариант лотоса, не насквозь открытого солнцу, как мыслилось раньше, а надежно спрятанного от возможных катастроф, Сестер Смерти… всего, чем могло быть чревато будущее. И тем не менее, город остался жильем для счастливых, равных, свободных, и в центре его сверкал, под защитой гор и энергетических полей, Дворец Сокровенной Мудрости… Сам, не доверяя рабам и Вестникам, сделал водонепроницаемый пакет, поверх него — чехол из грубой мешковины. Чувствовал: с этим нельзя расставаться.