«Битлз» in the USSR, или Иное небо - [59]

– А ее сына случайно не Андреем зовут?

– Андрей, – подтвердил отец. – А ты откуда знаешь?

– Да ты что, папа, не понимаешь? – удивилась Рита. – Андрей Макаревич – это ансамбль «Машина времени». Юля уже год их песнями бредит.

– Да? – Сергей Константинович отнесся к этому факту довольно равнодушно. – Ну, тем лучше. Может, удастся встретиться, поболтать. Хотя Андрей вроде уже давно живет отдельно от родителей, а ты-то как раз у них остановишься. Ну, если только сможешь найти повод, чтобы вас познакомили…

– Я смогу! – сказал Юлий уверенно. – Смогу.

В пионерском лагере «Огонек» шли приготовления к предстоящему летнему сезону. Красился железный забор, белились корпуса, отдраивались кухонные помещения.

Самое деятельное участие во всем этом принимал студент второго курса иняза пединститута, вожатый Алексей. Не потому, что он был по натуре таким уж стахановцем, а просто все было как-то в кайф, даже тяжелая монотонная работа. Потому что выполнялась она с друзьями и с шутками-прибаутками, а в конце дня намечался вечер с песнями и канистрой гранатового вина.

Это потом, много позже, став директором этого лагеря, он столкнется с другой, темной стороной лагерной действительности – тотальным воровством продуктов, подлостью и вероломством профкома и т. п., а сейчас они с Андреем Дворским весело разравнивали дымящееся прорезиненное асфальтовое покрытие теннисного корта – предмета гордости молодого начальника Игоря Витальевича Бойко.

Зачем он заказал именно прорезиненное покрытие, было загадкой. Месяц спустя на игру вожатых специально приходили девчонки из старших отрядов, чтобы всласть похихикать. Дело в том, что мячик при ударе об этот сверхупругий пол обретал потрясающую прыгучесть, и игра из тенниса превращалась в гибрид художественной гимнастики и прыжков в высоту. Особенно эффектно смотрелся на корте шофер лагеря Гарик Гаспарян, в котором было пару пудов лишнего веса.

Вечером сидели в новом деревянном домике завхоза. Свет к нему еще не подвели, потому, а еще больше для романтики, жгли свечи.

– А вот еще история, – продолжал Андрей Дворский замогильным голосом. – В Богашове жил мальчик деревенский, простой, и вот однажды этот мальчик пошел с пионерами, сбежавшими из нашего лагеря, на железную дорогу. Пионеры оказались хулиганами – ну а кто еще сбегает из лагеря? – и столкнули мальчика под поезд, и ему отрезало ноги. – Андрей сделал паузу, закурил. – Вот. В богашовской больнице врач сделал все, что мог: человеческих донорских ног не нашлось, и он пришил бедолаге что было – коровьи копыта.

Мальчик вырос, стал копытником и решил мстить своим обидчикам. Каждую ночь он пробирается в лагерь – цок-цок-цок – и заглядывает в окна. Кто его увидит, тот умрет от разрыва сердца.

– Ужас! – Ольга Баршуто изящно отпила из граненого стакана. – И как спать теперь?

– Кстати, – сказал Андрей и, прищурившись, посмотрел на электрика Володю Сидорова. – Вова у нас, по-моему, из деревни.

– Из Я и я, и что теперь? – набычился Володя. Он всегда легко обижался.

– А ничего. Снимай кеды.

Володя подобрал ноги под табуретку.

– А точно, когда Вован идет, цоканье такое слышится, да, ребята?

Все закивали, недобро глядя на Володю.

– Чего вы?! – возмутился он. – Отстаньте!

– Снимай, снимай, – настаивал Андрей.

– Дураки! Смотрите, правда, ведь сниму, – пригрозил Володя. – Умрете от разрыва сердца.

– Не надо, – томно поддержала электрика Ольга. – Еще свечи потухнут…

– Ладно, – согласился Дворский, берясь за кружку с «гранатовкой». – Давайте за этот сезон, чтобы без происшествий, чтоб никто из пионеров на Томь не сбежал и никто не отравился.

Все выпили.

– Леха, спой что-нибудь. «Битловское». Эту… «Блэкбёрд», например.

Алексей взял гитару. «Blackbird» была его гордостью. Эту довольно сложную песню он выучил и вылизал до нотки. Он стал быстро перебирать струны и надсадно затянул:

– Blackbird singing in the dead of night…* [* Черный дрозд, поющий в глухой ночи… (англ.)]

– Вот ведь может! – заметил гордый за товарища Андрей. – А кстати, знаете перевод? В одном черном-черном лесу жила черная-черная птица…

В понедельник Алексей позвонил Юлию. Они дружили со школы.

– Юля, почисти зубы и помойся, я хочу продать тебя на толкучке, – пошутил он.

Юлий отреагировал нестандартно.

– Деньги нужны? – возбужденно спросил он. – Правильно, они тебе скоро понадобятся. Я тебе уже два раза звонил. Ты в гости к Макаревичу не хочешь съездить?

– Это шутка такая?

– Если бы. Тут такое дело. Оказывается, макаревичевская мать вполне могла вместо него родить меня. Если бы война подольше длилась.

– Ты чего несешь?

И тогда Юлий пересказал ему историю дружбы его отца с эвакуированной москвичкой Ниной, а затем – историю с потерянной ее сыном собачьей шапкой. У Алексея захватило дух.

– Я остановлюсь у родителей Андрея, – сказал Юлий под конец, – уже договорились. А у тебя есть кто-нибудь в столице?

– Вроде есть какие-то родственники дальние, надо у матери выяснить.

– Так выясняй скорей и пакуй чемодан. Во вторник у меня последний экзамен, а в среду мы с этой отцовской теткой вылетаем в Москву и потом в Минск.

– Ты что, даже результаты не узнаешь?